Но подъехать через двадцать минут мне не удалось. Окинув взглядом свой гардероб, я присвистнул, решительно нырнул в недра бельевой корзины и набил стиральную машину шмотьем до отказа. Сушить его пришлось феном. Работенка та еще. Так что на улице я оказался через три четверти часа, еще пятнадцать минут ушло на поездку и поиски нужного двора. Итого час. Нехорошо.
Надавив на клавишу звонка, я вскоре услышал топот маленьких ножек за дверью.
— Кто там?
— Лена, это я.
— Кто это «я»?
— Дядя, о котором говорила Ната.
— А, понятно — послышался звук передвигаемой табуретки, щелкнул замок, затем звякнула цепочка. — Добро пожаловать.
Я осторожно потянул дверь на себя. Лена, одетая в ту же пижаму, стояла на табуретке перед дверью, исподлобья глядя на меня.
— Привет.
— Здравствуйте, — я невольно отметил это «здравствуйте» вместо «здрасьте». — Проходите, будьте как дома.
Она слезла с табуретки и решительно поволокла ее внутрь. Я вошел в квартиру и разулся.
— Не раздевайтесь, у нас холодно, — послышалось из комнаты. — Батарею отключили.
— Что ж ты в пижаме-то ходишь?
— А я не мерзну. Ната постоянно ходит в кофте, бабушка не снимает шаль, а мне не холодно. Не знаю, почему так. Давно уже, с год.
— Ну-ну… — я хорошо помнил, что в ее возрасте словом «год» обозначал все, что было длиннее месяца.
— Приготовить вам чаю? — маленькая хозяйка большого дома вышла из комнаты и отправилась на кухню, волоча за собой диванный валик.
— Не откажусь.
Чиркнула спичка, послышался тихий свист газа, тут же прерванный щелчком зажегшегося огня. Самостоятельный ребенок. Меня к плите начали подпускать только во втором классе. Когда отец купил электрическую.
— Что же вы стоите? — выглянула она из-за угла. — Прошу за мной.
Ее лексикон и умение строить фразы поражали. Я прошел на кухню, где уже были приготовлены два табурета, на одном из которых лежал валик. Лена взобралась на него и серьезно уставилась на меня. Какие все-таки большие у нее глаза. Стрекозка. Только очень серьезная.
— Хорошая у вас квартирка.
— Да, — без улыбки кивнула она. — Только за стеной шумно, когда дядя Толя после получки приходит. Тетя Нелли его бьет и плачет. И мусоропровода нет. А что такое мусоропровод?
— Э… Ну, это такая труба, по которой мусор сбрасывают на первый этаж.
— Но ведь там будет грязно.
— Нет, приходит дворник и забирает его.
— Все равно, — непреклонно заявила она. — Вдруг не успеет? Бабушка все время ворчит, что мусоропровода нет. Зато в подъезде чисто.
— Ну…
Повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь тихим свистом закипающего чайника.
— Ната говорит, что вы нам очень помогли.
— Немножко помог. Еще чем-нибудь могу?
— Не знаю… У нас ящик комода перекосило. Ната ругается, бабушка тоже ругается. Говорят, что мужика в доме нет. Вы мужик?
Я невольно прыснул.
— Да, немного сродни прихожусь. Показывай.
— Сродни кому?
— Мужику…
Комод оказался из тех коварных изделий отечественного производителя, что в родстве с демонами: служат ровно год и один день. Лена, вцепившись в ручку перекосившегося ящика, попыталась его выдвинуть. Злокозненная конструкция слегка подалась вперед и застряла намертво. Я напряг мышцы, выдирая злодея из полозьев. Уф! Не всегда удается компенсировать умом или колдовством недостаток грубой физической силы.
На то, чтобы вырвать у деревянного Шер-Хана его добычу, у нас ушло минуты три. Осмотрев хворого, я цокнул языком. Алюминиевое колесико на одном из направляющих сплющилось от долгого использования и выскочило из гнезда. На вопрос, есть ли у них плоскогубцы, Лена молча куда-то удалилась и вскоре приволокла тяжеленный чемодан с инструментами. Преобладали в нем, главным образом, отвертки различного калибра, гаечные ключи и клещи, а поверх всего с достоинством лежал здоровенный молоток. Порывшись в этом ночном кошмаре слесаря, я на самом дне все-таки обнаружил покрытые вековой пылью пассатижи.
Из-под дивана выбрался большой пыльно-серый кот и уселся, лениво глядя на меня тусклыми сытыми гляделками.
— Федулий! — строго обратилась девочка к нему. — От тебя все гости постоянно чихают. Покинь помещение! — и, не дожидаясь реакции кота, обхватила его руками «под мышки» и потащила из комнаты. Кот висел у нее в руках, как тряпка, не выказывая признаков недовольства. Кажется, он привык к подобному обращению.
Колесико уже начало принимать в моих руках первозданную форму, когда свист на кухне поднялся до крещендо и вдруг оборвался, завершившись резким хлопком, будто комок бумаги выдули в трубочку.
— Чайник! — всплеснула руками Лена и, как заяц, помчалась на кухню. Я бросился следом. Пробка со свистком валялась на полу. На развешанные над плитой наволочки тучей валили клубы пара. Цапнув с мойки меховое полотенце, она набросила его на руки, схватила чайник за бока и, зашипев от боли, поставила его на плетеную подставку прежде, чем я успел вмешаться. Взглянув на меня полными слез глазами, она затрясла ладошками в воздухе. Кожа на них покраснела.
— Дай-ка мне, — я взял ее руки в свои. — У собаки заболи, у кошки заболи…
— Да что вы, в самом деле, — сердито шмыгнула носом она. — Я же не маленькая. Да и свинство это — животных мучить… — и вдруг, не удержавшись, хихикнула. Мы посмотрели друг на друга — и засмеялись: странный угрюмый хмырь и девочка с печальными глазами, в которых, как и во взгляде ее старшей сестры, теперь танцевали искорки смеха.
Словно привлеченный нашим весельем, Бэрри-Белл вылетел у меня из-под воротника и закружился по кухне.
Я не ожидал того, что случилось следом. Вместо того, чтобы изумиться или восхититься, Лена, взвизгнув, мышкой порскнула под стол. Погрозив кулаком озадаченному хранителю, я сел на корточки и приподнял уголок скатерти.
— Ты чего?
— Оса!.. — жалобно отозвалась Лена из-под стола. — Там оса!
— Это? Не бойся, глупенькая, это не оса…
— Нет, оса! Прогони ее!..
— Вот смотри… Иди сюда! — тихо цыкнул я на духа, и тот послушно спланировал мне на палец, виновато посверкивая. — Это не оса, это светлячок. Просто волшебный светлячок. Видишь? Он не кусается.
— Светлячок? — прошептала она, несмело подползая ко мне.
— Да. Смотри, как он горит.
— Тогда ладно. Я только ос боюсь, у меня от них сыпь и дышать трудно. А шмелей и пчел совсем нисколечко не боюсь, они толстые и добрые. Только ползают по рукам и щекочут. Он твой?
— Да.
— А он и правда волшебный?
