А ведь мне придется ее купать. Руками трогать…
Может, нанять для этого сиделку? Тьфу, да какую там, к черту, сиделку. Справлюсь сам. Происходящее в мире зависит от твоего восприятия. В том числе и от твоей испорченности. Пусть каждый воспринимает все в ее меру. Я собираюсь просто выкупать дитя. Свое дитя. И можете думать, что хотите.
Дома меня встретила Суок.
— Отец, ты вернулся!
— Да. Я же сказал, это ненадолго.
— Что ты принес?
— Я принес нам пищу.
— А где ее берут?
— Ее выращивают, Суок. Особые люди, приставленные к этому важному занятию.
— Выращивают?
— Да. Все на свете растет, становится когда-нибудь больше и крепче. Это еще один закон, установленный уже не людьми, а миром, в котором мы живем.
— И ты тоже выращиваешь пищу?
— Нет, у меня нет необходимых для этого навыков. Мне приходится выполнять для людей другие важные дела, чтобы выменять пищу на них.
— Но ведь все хотят есть… Это несправедливо!
— Справедливо, дочь. Многие из людей не могут того, что могу я, но им все равно это требуется. Это честный обмен — ты берешь мое, я беру твое. Только так и можно создать достойное общество.
Стремление осмыслить полученные сведения боролось на ее лице с недоумением. Ну конечно. «Мама умеет всё». Все мы когда-то через это прошли.
— Пропусти-ка, — я перехватил пакет другой рукой. — Мне надо разобрать пакет.
Идя по коридору, я заметил, что вид у нее был странный: смущенный и в то же время гордый, словно она в мое отсутствие заманила в квартиру бенгальского тигра и устлала его шкурой пол в гостиной.
— Что такое, Суок?
— Отец… Я вчера смотрела, как ты все делал, и…
— И?.. — подбодрил я, видя, что она замялась.
— Вот…
На столе стояла моя утренняя чашка, которую я забыл там перед уходом. Разумеется, немытая — я заметил на краю знакомый потек. Над чашкой еще поднимался легкий парок. Один из табуретов был передвинут к буфету, где стоял чайник.
— Ты приготовила мне чай?
— «Чай»? Это сладкое и крепкое так называется? Да…
— Хм… Спасибо, — я поставил пакет на пол, взял чашку и отхлебнул.
Ну, знаете… Такой чай, наверно, подавали Посейдону, когда он забредал на Олимп поиграть в преферанс с родственничками. Я почувствовал во рту жжение и осознал, что физиономия скручивается в невероятный клубок. Он был невероятно соленый. Его как будто приготовили из морской воды. От того, чтобы не выплюнуть адово пойло сразу, меня удержала только собственная поспешность: я выпил отпитое залпом. Желудок в ужасе зашевелился. Не отравиться бы…
Увидев, как меня перекорежило, Суок перепугалась:
— Что такое, Отец? Это плохо? Невкусно?
— Что это, Суок? — проскрипел я сквозь сведенные судорогой челюсти.
— Ча… чай… Я делала, как ты, я… положила пакетик и насыпала белого порошка… Три ло… ло… жки… — ноги ее подкосились, она села на пол и уткнула лицо в ладони. Плечи ее содрогались от рыданий.
Елико возможно тихо глотнув чистой воды и вылив проштрафившийся чай в раковину, я поднял мою маленькую повариху и усадил на колено.
— Не плачь.
— Прости, Отец, я такая плохая, скверная, злая дочь!
— Не говори глупостей. Ты не плохая и не злая.
— Нет, плохая! — всхлипнув, она уткнулась лицом мне в куртку. — Я только ем да сплю и ничего, ничего для тебя не делаю! Ты так обо мне заботишься, а я только все порчу! Меня надо прогнать от тебя далеко-далеко, чтобы я тебе даже на глаза не попадалась, гадкая, злая Суок! Я… я… хлам!
Я обомлел. Ну это уж слишком!
— Прекрати нести чушь, Кокуосэки, а то я действительно рассержусь, — строго произнес я, заставляя ее посмотреть мне в глаза. — И никогда не называй никого этим глупым и злым словом, а уж себя — в первую очередь. Хлам не вышел бы из-под моих рук. Ты расстроена, что попробовала что-то и у тебя не получилось? Но вспомни, как училась ходить. С первого раза хорошо не получается ничего. Запомни это.
— Но я ведь смотрела… Нет, я плохая и глупая, Отец! Я все перепутала!
— Хватит накручивать себя. Ведь ты даже не знала, какой именно порошок надо класть в чай. А их три, и они очень похожи.
— Как же их различить?..
— Смотри. Сахар сладкий, и его крупинки похожи на маленькие кубики. Тот же, что положила ты, соленый и горьковато пахнет: им приправляют еду, чтобы она была вкуснее. А есть еще мука, она безвкусная и не растворяется в воде. В следующий раз чуть попробуй на вкус то, что собираешься класть в пищу. И запомни, что на каждый объем нужно свое количество. Не раскисай. Только трудом достигается успех.
— Хорошо, Отец. Я не буду раскисать. Но я так хочу помогать тебе, хоть что-то для тебя сделать! — ее пальцы теребили золотую ленту. — Ты же… ты ведь…
— Успокойся, дочь. Очень скоро ты сможешь помочь мне.
— Правда? — просияла она. — Когда, Отец, когда?
Я пораскинул мозгами. Пожалуй, время подошло.
— Сегодня, Суок. Мы приступим к делу сегодня вечером.
Коракс
Мало-помалу, повинуясь собственной странной логике, тексты успокоились и собрались в некое подобие системы. Конечно, до идеальной упорядоченности архива им было далеко, но все же Василий Валентин не лез в диспуты с Гебером, а Альберт Великий не пытался стереть фрагменты «Алхимической свадьбы» Христиана Розенкрейца.
Пропало и давление, распиравшее голову изнутри — я снова был здоров и мог продолжать путешествие.
Соу вернулась со своего обхода с довольно расстроенным видом, хотя явных причин не было заметно.
— Что-то случилось?
— Да, мастер, я несколько в тебе разочарована. — Соу говорила тихо, не глядя мне в глаза.
— Что такое? Я что-то сделал не так? — удивленно воскликнул я.
— Скорее не сделал. Тебе надо быстрее учиться, иначе нам не хватит никакого времени.
— Поясни, где я ошибся, Соу. Я не понимаю.
— Попробуй прислушаться к своим чувствам. Ничего не замечаешь?
— Эм… тут тепло и уютно. Греет что-то, но это же трубы, верно? — в воздухе действительно носилось какое-то странное нежное тепло.
— Близко, но не то. Продолжай.
— Тут слишком светло, но не из-за ламп. Светится что-то…среди ящиков?
— Пойдем посмотрим, мастер. — Соу, кажется, начала успокаиваться.
— Ты что-то нашла? Соу, не мучай меня, рассказывай!
— Я-то нашла, но это должен был заметить ты. Попробуй сам, раз уж случай представился так быстро.
