— Мы двинулись вглубь деревянных штабелей с армейской маркировкой, туда, где темнота была почему-то не такой густой, как следовало бы. За третьим поворотом стало еще светлей, а в одном месте из-под грубого холста пробивались тонкие лучики, в которых плясала пыль.
— Что это, Соу? — спросил я, раздвигая ткань и глядя на светящийся ящик, стоящий в одном из штабелей.
— Достанем и посмотрим. Я и сама еще не знаю, но это должно быть то, что мы ищем. Что ты видишь?
— Дерево светится изнутри.
— Вот как. А я услышала песню, тихую и жалобную. Не стой столбом, доставай нашу находку.
— Ээ, постой, а это безопасно? Вдруг там что-то…
— Ты чувствуешь опасность? Или просто боишься?
— Хм, нет, этот свет кажется чем-то знакомым и приятным.
— Тогда не задавай глупых вопросов.
Наполненные стеклянной пылью ящики были страшно тяжелыми, и верхний я чуть не уронил себе на голову, удержав его в последнюю секунду серебром. Когда, наконец, открылась сияющая крышка с выжженными буквами L.MB.CK., я чувствовал себя выжатым до капли. Руки налились свинцовой слабостью, одежда вымокла от пота. Изнеможенный непривычно тяжелым трудом, я сел на один из ящиков и стал разминать одеревеневшие мыщцы.
— Самому не смешно, мастер? — спросила Соу с хитрой улыбкой.
— Что тут смешного-то? — устало спросил я, кривясь от боли.
— Вся эта усталость, пот, боль — к чему все это?
— Знаешь, эти ящики были тяжелее, чем они выглядят. Попробуй сдвинь хоть один.
— Типичная логика рассеянного и зашореного собственными заблуждениями и привычками человека. Отвыкнуть пора бы, мастер.
— Ты стала язвительней, радость моя. Надо быть добрее.
— Мастер, — Соу вдруг покраснела и потупилась, — прости, я не хотела тебя обидеть. Просто ты как- то медленно осознаешь реальность.
— Я не обиделся, совсем ни капельки, но быть может, ты пояснишь?
— Вся твоя усталость — не более, чем привычка разума. Ведь твое физическое тело сейчас лежит в мастерской дедушки и его ощущения никак не связаны с тем, что ты делаешь во сне.
— Хм, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду. То есть, я инстинктивно придумал себе усталость, тяжесть и боль, потому что разум обманулся реалистичностью происходящего?
— Начинаешь понимать, мастер. Это всего лишь сон, и все, что тут происходит — только метафора, оживленная парами Моря. Так что постарайся забыть о том, что ты должен был устать и тебе станет легче.
— Мне это напомнило один фильм…надо будет показать его тебе, если выдастся такая возможность.
— Хорошо, как только мы закончим здесь, у нас будет возможность отдохнуть. Мои поиски…не настолько срочны…
— Кажется, мне уже легче, — за разговором я действительно забыл о боли и теперь любопытство снова проснулось и властно заявило о себе. — Давай откроем ящик и узнаем, что нашли.
— Давно пора, мастер, — Соу ловко вставила в щель под крышкой ножницы и поддела ее, ломая скобы и гвозди, — Открывай. Это твое.
— Спасибо, Соу, — и я сдвинул крышку, прикрывая от слепящего света глаза.
Когда сияние немного рассеялось, я осторожно погрузил руки в острую мерцающую пыль, чувствуя гладкие формы внутри и нежно, словно новорожденного, поднял из тяжелой стеклянной гробницы хранившийся в ней сосуд.
Тонкого прозрачно-зеленого стекла алембик, старый, но чистый и отлично сохранившийся, с притертым горлышком и изящной трубкой лежал в кровоточащих ладонях, источая призрачное сияние.
— Прими его, мастер, верни в себя.
— Кажется, я понимаю. — ответил я, завороженно любуясь идеальной вещью, а затем, повинуясь какому-то наитию, приложил его к груди.
Алембик провалился внутрь, словно мое тело было из воздуха. Перед глазами пронеслись воспоминания — маленький мальчик за толстой энциклопедией, он же, подросший, читающий с фонариком под одеялом, подросток с распечатками книг алхимиков перед грубым лабораторным оборудованием в сарае, парень за столом в полутьме, окруженный свалкой журналов и книг, в мерцающем свете монитора…
— Это твоя любознательность, мастер. Твоя жажда новых знаний, преследовавшая тебя от рождения. Величайший дар и в то же время проклятие.
— Постой, но разве она куда-то пропадала? Почему я нашел ее здесь, в пыли и забвении?
— А когда ты прочел последнюю книгу? Это не обвинение, не обижайся, но в этом мире ничего не бывает постоянным, если его не поддерживать.
— И что же теперь?
— Когда настанет время Opus Magnus, ею ты уловишь все, что должен, и направишь далее. И кстати, это ты должен мне обьяснять такие вещи — не у меня в голове заперта специфическая библиотека.
— Тогда откуда ты знаешь, Соу?
— Потому что людям свойственно скрывать истину за аллегориями. А мне знаком тот же процесс — только описанный и увиденный иначе.
— Соу, я думал об этом еще до того, как…хм, попасть сюда. Как ты считаешь, Отец прошел тем же путем?
— Думаю, да. Быть может, одна из прочтенных тобою книг написана именно им…
— Тогда она может стать зацепкой для наших поисков, Соу. Пожалуй, мне стоит внимательнее отнестись к ним.
— Зацепкой? Даже если ты как-то поймешь, что он писал именно эту книгу, что это нам даст?
— Временной период как минимум. Начало его жизни — и возможно, биографию.
— Но он не мог открыто жить до наших дней…
— Зато если после его «смерти» в другой стране вдруг появился кто-то не менее яркий, можно присмотреться и проследить его следы до нашего времени.
— В этом есть логика, мастер. Хотя мне кажется, что это все же ложный след.
— Попытка не пытка. Если не получится, мы ничего не теряем, верно? К тому же, разве тебе не интересно, как он жил все это время?
— Конечно, интересно!
— Тогда я буду делиться с тобой мыслями и идеями по этому поводу. Ты, пожалуй, лучше сможешь оценить, кто из людей мог быть Отцом.
— Интересно будет послушать твою версию, да и замечания найдутся — я все же немало пожила на свете и медиумы у меня были разные, очень разные. Но чтобы мы выбрались отсюда живыми, тебе стоит быть внимательней. Как только нечто покажется тебе необычным, остановись и прислушайся к себе. Нам еще немало предстоит собрать в этом огромном лабиринте и пока что приходится полагаться только на удачу.
— Пока что? А что изменится, Соу?
— Сны только кажутся хаотичными и бессистемными. В них есть свой внутренний порядок, и поняв его, мы поймем, где искать все, что нам нужно. Вы называете это самоосознанием.
Легко сказать — прислушивайся, когда вокруг творится эдакий хаос. Сон все же не самое обычное место и отделить нечто особое в нем — задача не из простых, особенно когда в голове попутно крутятся заумно аллегоричные тексты, из которых следует извлечь искусно скрытые зерна истины.
Но теперь я начал понимать их несколько иначе — как и предполагали не которые исследователи, их инструкции были рассчитаны на работу не столько с веществами материального мира, сколько с душой и сном самого алхимика, но рассчитаны особым образом — не имея возможности погрузиться в себя напрямую, они достигали нужных эффектов работой в лабораториях, когда операции внешнего мира и внутреннего начинали протекать в гармоничном согласии, изменяя друг друга.
