— Полно тебе, не дури! Речь идет вот об этом, конечно. — Опустив дуло пистолета, он полез во внутренний карман. Он как будто умышленно дразнил Эша, но тог не поддачея на приманку. Человек, которого Уинстон называл Робертсом, стоял рядом с ним, готовый выстрелить в любого, кто первым пошевельнется.
Уинстон достал из кармана сложенный лист бумаги и, встряхнув, развернул его. Эш упорно не сводил с Уинстона взгляда, краем глаза наблюдая также за Робертсом.
Уинстон усмехнулся. Кажется, он наслаждался происходящим.
— Ну же, взгляни на это. Мы все здесь джентльмены и знаем правила войны. Посмотри внимательно. Уверен, что ты это вспомнишь.
Эш бросил взгляд на листок. Это был какой-то рисунок, но сначала Эш его не узнал.
— Вспомни последнюю ночь, когда мы были вместе в Вулфхейвене, — настаивал Уинстон. — Должно быть, именно тогда ты это нарисовал, потому что больше ты в моем доме не бывал. Взгляни еще раз, и ты все вспомнишь. Я, например, это лицо никогда не забуду.
Эш взглянул и замер на месте. Отдельные эпизоды прошлого вплетались в канву настоящего, но полная картина не вырисовывалась — получалась какая-то бессмыслица.
— Это вовсе не Мадди Берне, — продолжал Уинстон. — Это замарашка-служанка по имени Глэдис Уислуэйт, приговоренная к двадцати годам каторги за то, что она сделала со мной. Она беглая каторжанка, Эштон. А ты, мой мальчик, виновен в пособничестве побегу.
Медленно, с явным удовольствием Уинстон принялся комкать бумагу, но тут неожиданно вмешалась Мадди.
— Не смей! Это мое! — набросилась она на Уинстона. — Не прикасайся!
Уинстон схватил ее за горло и прижал к своему боку. Роберте прицелился из ружья в Эштона, а Джек оказался на мушке пистолета Уинстона.
Эштон держал палец на спусковом крючке.
— Отпусти ее, — потребовал он.
— Ишь чего захотел! — фыркнул Уинстон. — Нет уж, я заберу ее с собой, и ты не сможешь помешать мне.
Мадди беззвучно плакала, безуспешно пытаясь отцепить руку, сжимавшую ей горло и душившую ее, но Эшу показалось, что она пытается добраться до рисунка, который Уинстон все еще держал в руке.
Палец Эша, лежавший на спусковом крючке, дернулся, и он заметил, что Уинстон напряженно следит за каждым его движением.
— Ты в этом уверен, Уинстон? — как можно спокойнее спросил Эш, чувствуя, как его охватывает дикая ярость.
Уинстон лишь улыбнулся — как показалось Эшу, снисходительной улыбкой.
— Полно тебе, Эштон. Ну что ты можешь сделать? Убьешь меня из-за этой ничтожной проститутки, вина которой не вызывает сомнения? Думаю, ты не настолько глуп, чтобы сделать это. Хотя ты всегда был мастер делать глупости.
— Отпусти ее, — повторил Эш. Он говорил очень тихо, но голос его эхом отозвался на поляне.
Уинстон печально покачал головой:
— Какая великолепная демонстрация храбрости, совершенно неуместная, кстати. Подумай, Эш, ты никогда не был хорошим стрелком. И ты не выстрелишь в меня, рискуя попасть в нее. Но даже если ты осмелишься, мой человек выстрелит в тебя из ружья, а с такого близкого расстояния получится отвратительное кровавое месиво. А теперь положи на землю свой пистолет, и будем вести себя как подобает джентльменам. Я не имею намерения выдвигать против тебя обвинение. Мы с тобой как-никак друзья, и у меня в отношении тебя большие планы. — Уинстон заглянул в глаза Эшу и усмехнулся. — Вижу, ты наконец меня понял. Твоя беда в том, старина, что ты мечтатель, а не человек действия. Такие, как ты, теряются в критические моменты. Я, кажется, уже говорил тебе, что если дело дойдет до драки между нами, то я всегда выйду победителем?
Уинстон небрежно махнул рукой и шагнул в сторону, еще сильнее стиснув горло Мадди, так что она, задыхаясь, сдавленно вскрикнула. Ее взгляд, обращенный к Эштону, был полон отчаяния и ужаса.
— Только не в этот раз, Уинстон, — спокойно произнес Эштон и, вскинув пистолет, выстрелил.
Он увидел изумленный взгляд Уинстона, на груди которого расплывалось большое кровавое пятно. Уинстон покачнулся и упал на землю, а Мадди рухнула на колени. Роберте на мгновение остолбенел от неожиданности, и это мгновение стоило ему жизни: Джек успел поднять ружье с земли и выстрелил в него. Роберте упал.
Потом наступила тишина. Эштон стоял, все еще сжимая в руке пистолет и глядя на безжизненное тело Уинстона. Он пытался понять, что чувствует — триумф, удовлетворение, удивление, сожаление, — но нет, он не чувствовал ничего. Он знал лишь, что поступил как должно.
Мадди поднялась на ноги и стояла в сторонке, прижимая к груди портрет, который выпал из рук Уинстона. Волосы у нее растрепались, заплаканное лицо побледнело, но она владела собой.
Их взгляды встретились, но ни он, ни она не произнесли ни слова.
Подошел Джек и спокойно сказал:
— Я, пожалуй, позабочусь о трупах.
Схватив тело Уинстона за ноги, он поволок его куда-то, и Мадди с Эштоном остались одни. Они долго молчали. Потом Мадди тихо сказала:
— Ты и не знаешь, как долго я жила исключительно благодаря этому рисунку. Когда я забывала, кто я такая и зачем живу, ты напоминал мне. Я берегла его, как сокровище, потому что он помогал мне хранить память о тебе.
Губы Эша дрогнули в улыбке.
— Меня всю жизнь считали наблюдательным человеком. Но на этот раз я, наверное, увидел то, что мне хотелось увидеть. Это многое объясняет, — устало закончил он.
— Я давно хотела рассказать тебе, — почти шепотом сказала Мадди, прижимая к груди портрет. — Я не раз пыталась это сделать.
Эш устало вздохнул.
— Теперь это не имеет значения. Думаю, мы оба с самого начала всего лишь делали то, что должны были делать. Иди вместе с Корриганом туда, где ты будешь в безопасности. А я… — он взглянул на восток, где всего несколько дней назад началось их путешествие, — я должен представить отчет губернатору.
У Мадди нестерпимо заныло сердце. Она и не подозревала, что можно испытывать такую боль и все же продолжать жить.
— Что ты будешь делать дальше? — прошептала она. Эш взглянул на нее и очень тихо сказал:
— Возможно, впервые в жизни я намерен сделать то, что считаю правильным. — С этими словами он повернулся, чтобы уйти.
Мадди шагнула к нему.
— Я понимаю, что сейчас слишком поздно и уже не имеет значения, но я действительно люблю тебя. Я всегда любила тебя, — еле слышно прошептала она.
Эш взглянул на нее. В его глазах не было ни ненависти, ни горечи. Только печаль.
— До свидания, Мадди, — сказал он.
Мадди стояла, прижимая к груди портрет, пока лес не поглотил звук лошадиных копыт. Она крепко зажмурилась, но слезы, просочившись из-под ресниц, медленно потекли по щекам.
— Не Мадди, а Глэдис, — прошептала она. — Меня зовут Глэдис.
Глава 23
Миновала жаркая австралийская зима, уступив место благоухающей весне. Мадди была на реке. Она наполнила ведра водой и уже положила на плечи коромысло, готовясь к трудной обратной дороге в лагерь. Это была нелегкая работа, но в общине Джека Корригана каждый трудился, как мог, и Мадди не желала быть исключением.
Шелка и атлас в ее одежде давно сменились ситцем, а на некогда тщательно охраняемой от солнца коже уже начали появляться последствия воздействия его горячих лучей. Ее жизнь вновь коренным образом изменилась, и она довольно легко приспособилась к ней, потому что считала это изменение правильным. Здесь она была дома, среди друзей, которые прошли через такие же невзгоды, как она, и все
