ее сегодня утром.
Если ты приложишь ее к уху, ты сможешь услышать шум океана.
И снова, когда он открыл глаза, в них был слабый проблеск улыбки.
— Я помню, — прошептал он. — Ты была такой хорошенькой, когда играла там, на берегу. Такой, как я всегда и мечтал. Ждал… так долго. Я рад, что смог увидеть это перед тем, как…
Энджел не могла дать ему договорить.
— Тебе уже лучше, папа, — заговорила она быстро. — Ты не кашлял весь день, и все, что тебе нужно сейчас, — это отдых. Скоро тебя выпишут, и когда ты…
Он сделал слабое движение головой, лежащей на подушке.
— Энджел, — прохрипел он. Чувствовалось, что ему стоило больших усилий говорить внятно, держать свои глаза открытыми и смотреть ей в глаза. — Я скоро покину тебя.
— Нет!
Он искал руку Энджел и, найдя, сжал ее. Пожатие его руки было слабым, что встревожило Энджел.
— Да, я покину тебя. Но это ничего, девочка. Все, чего я хотел, — это видеть тебя счастливой и чтобы о тебе заботились. Теперь твоя мать ждет тебя. У тебя есть дом, семья, и…
— Нет! — категорично повторила она. Ее голос был тихим и хриплым от гнева и слез испуга. — Я не хочу слушать такие глупости. Ты — единственная семья, которая мне нужна, и ты поправишься. Мне не нужна моя мать. Мне никто не нужен, кроме тебя.
Его глаза закрылись.
— Я так устал, извини… — Его голос стал совсем слабым. Энджел сильнее сжала его руку.
Через мгновение он пробормотал:
— Твоя мать… тебя любит, Энджел. Она тебе и вправду нужна. Гораздо больше, чем ты думаешь…
А затем он уснул, и его дыхание было все таким же поверхностным и хриплым, и, что бы сейчас Энджел ни сказала, это уже не имело значения.
Она вложила морскую раковину в его руку и, опустив голову на подушку рядом с Джереми, закрыла глаза.
— Мне она не нужна, — сквозь слезы проговорила она. — И я никогда не полюблю ее. Не покидай меня, папа…
Когда сестра вошла в комнату, Консуэло с трудом села на узкой жесткой кровати, на которой лежала, инстинктивно прикрывая рукой недавно заживший шрам на щеке. В руках сестры был маленький, завернутый в белье кулек, и, приближаясь к Консуэло, сестра Магдалена улыбалась.
— Вот она, — нежно произнесла сестра, положив ребенка на руки Консуэло. — Вот ваш маленький ангел.
Консуэло завороженно смотрела на личико спящей дочурки, и у нее перехватывало дыхание. Такая маленькая, а уже само совершенство. Ее кожа успела утратить обычную для новорожденных красноту и была цвета персика и сливок; сестры расчесали густую копну ее темных волос, и они лежали на ее головке сверкающей волной. Она спала, поджав губки, подложив под щечку крошечную ладошку и согнув длинные изящные пальчики.
— Ax, — прошептала Консуэло и больше не могла вымолвить ни слова. Затем она взглянула на сестру Магдалену:
— Она и впрямь похожа на ангела, правда?
Сестра кивнула и осторожно присела на кровать рядом с ней.
— Детей посылает Господь.
— Да, — спокойно согласилась Консуэло, и лицо ее омрачилось болью. — Даже если они появляются совсем не по велению Господа.
Сестра Магдалена нежно провела пальцем по щечке младенца.
— Она обрела свой дом среди нас, дитя мое, ибо как бы долго ни пришлось ждать, чтобы найти кого- то…
— Нет, — перебила ее Консуэло. Инстинктивно она обняла ребенка, и спящая малышка пошевелилась. — Нет, я вернусь за ней. Мне нужно найти работу и дом для нее, но она — моя. Я никому не отдам ее.
Сестра выглядела обеспокоенной.
— Ты уверена, дитя мое? То, что ты задумала, будет трудно осуществить. А она такой прелестный ребенок. Есть много прекрасных бездетных пар, которые…
— Нет, — твердо повторила Консуэло. — Это мой ребенок. Моя Энджел. Я сделаю все возможное, и я вернусь за ней. — Она беспомощно взглянула на сестру. — Разве вы не видите, что я люблю ее? Она единственное существо в моей жизни, которое полностью мне принадлежит, и… я люблю ее.
Сестра Магдалена улыбнулась и погладила руку Консуэло.
— Я понимаю тебя. И ради этой любви, которую мать испытывает к своему ребенку, Благословенная Дева тебе поможет и вновь тебя к ней приведет.
Консуэло смотрела на спящего младенца, трогала его крошечную ручку, гладила шелковистые волосики.
— Я обязательно вернусь, — шептала она. — Я не смогу жить без тебя. Мне нужно уехать ненадолго, чтобы найти нам дом, но я вернусь и заберу тебя. Обязательно.
Глава 11
Два дня и две ночи Энджел дежурила у постели Джереми. Она ничего не ела, а если и засыпала, то всего на несколько минут, сидя на своем стуле. Несмотря на то что к Джереми редко возвращалось сознание, она постоянно с ним разговаривала; она продолжала говорить с ним до тех пор, пока у нее не охрип голос, и тогда она начала говорить шепотом. Она вспоминала о том времени, когда они были вместе, о том, чем они будут заниматься, когда он поправится… о доме на берегу океана, где в каждой комнате будет солнце, о том, как они будут гулять по пляжу и разъезжать в экипаже с открытым верхом.
Адам смотрел на нее со смешанным чувством горечи, безысходности и отчаяния, с душераздирающим сочувствием и сопереживанием, которое он старался подавить в себе, но которое невозможно было не заметить. Не важно, каким человеком была Энджел или что она вытворяла в жизни. В ее душе было что-то, что он слишком хорошо понимал. За показной бравадой скрывалась беззащитность девочки, которой требовалось так много и которая так мало имела, а теперь она столкнулась с тем, что вот-вот потеряет то единственное, что у нее было в жизни. Адам хотел облегчить ее страдания, но не знал как.
Она была резка с нянечками и каждый их шаг сопровождала расспросами, чем весьма затрудняла им работу по уходу за пациентом. Она жаловалась на шум и запахи и постоянно критиковала работу уборщиц. Она была беспощадна к докторам. Но худшее из всего этого было то, что она наотрез отказывалась слышать их советы и рекомендации по уходу за больным. Она не допускала и мысли, что Джереми никогда не выйдет из этой больницы, и, когда кто-нибудь говорил ей об этом, она приходила в бешенство.
Адам видел, что она на грани помешательства. Она может иметь железную волю, но, как и у всех остальных людей, у ее организма есть определенные физические пределы. Он понимал, что поступит нечестно, если воспользуется ее помешательством и слабостью, вызванными сильным переутомлением. Но когда стало очевидно, что у нее больше нет сил протестовать и спорить с ним или с кем-то другим, он крепко взял ее за руку.
— Энджел, — попросил он, — возвращайся в отель. Поешь что-нибудь и немного отдохни. Какая польза от того, что ты так изводишь себя?
Она попыталась выдернуть свою руку, но не смогла сделать даже этого. Ее глаза опухли, под ними набухли темные мешки, тонкая кожа вокруг скул натянулась и выглядела прозрачной и бледной.
— Нет, — произнесла она бесцветным голосом. — Я нужна ему.
— Он спит. Когда он проснется, ты будешь нужна ему гораздо больше.
Энджел провела рукой по лбу своего отца.
— Он ведь проснется, правда?
— Да. — Еще одна ложь. Сколько раз за последние дни он ее обманывал? — И вдобавок ко всему ему вредно волноваться. А он будет переживать за тебя, если увидит, как ты выглядишь.
Энджел провела рукой по своему лицу, как будто хотела стереть с него усталость. Ее голос был
