монотонным и лишен эмоций.
— Эта больница просто ужасна. Мне нужно увезти его отсюда. Здесь наверняка есть больница получше.
— Я посижу с ним, пока тебя не будет, — пообещал Адам.
Он увидел, что она отрицательно качает головой, и тогда добавил:
— Я привез тебя из Колорадо в Калифорнию и пока еще ни разу не подвел. Ты что, не доверяешь мне, не соглашаясь, чтобы я побыл с ним несколько часов?
По-видимому, его слова ее смутили, и некоторое время она их обдумывала.
— Он испытывает к вам симпатию, — заметила она. — Может быть… все будет хорошо.
— Конечно, все будет просто отлично. Покачиваясь от слабости, она поднялась со стула.
— Мне нужно… Я должна кое-что сделать. Эта больница… нам нужны квалифицированные доктора. Я отлучусь ненадолго.
— Можешь не торопиться. Я посижу с ним. — Он сел на стул, на котором сидела она. — Поспи немного, Энджел. Все будет прекрасно.
Она не верила ему, он видел это по ее глазам. Но у нее не было выбора. Наклонившись, она поцеловала отца в лоб и ушла из больницы.
Когда Энджел вышла на улицу, было уже темно. Улица была окутана серым туманом, шел моросящий дождь, иона не знала, было ли это время рассвета или вечерних сумерек, да ее это и не волновало. Она не могла вспомнить название гостиницы и слишком устала, чтобы попытаться это сделать.
Тогда она просто пошла куда глаза глядят.
В воздухе пахло лошадиным навозом и мокрыми булыжниками, кухней и дымом от угля и — чуть-чуть — океаном.
Прошла целая вечность с тех пор, как она чувствовала песок под своими ногами и ощущала брызги океана на своем лице и какой-то краткий миг держала счастье в своих руках.
Да и вообще, случалось ли это когда-нибудь с ней?
Тогда ее поцеловал Адам. Его губы были мягкими, а руки — сильными, и в его объятиях весь мир кружился и исчезал. Ах, как ей хотелось сейчас, чтобы ее кто-нибудь обнял.
Как ей нужен сейчас какой-нибудь человек, который бы все уладил. Она должна продать крест и получить за него много денег, и тогда она вытащит папу из этой жуткой больницы.
Она отвезет его в Балтимор, или Бостон, или, если это потребуется, в Лондон, к самым лучшим докторам и медсестрам, которые будут лечить его чудодейственными лекарствами, которые могут купить только самые богатые люди.
Ее папа серьезно болен, она это знает, но он не умрет.
Если он умрет, она останется совсем одна во тьме, а она этого не выдержит.
Капли дождя прилипали к ее лицу и оседали на юбках, от сырости ее волосы начали виться, а шпильки — выпали из прически. Топот копыт и шум колес грохотом отдавались от мостовой, и вокруг каждого фонаря возникло желтое сияние, которое ничего не освещало. Ее ноги болели, а дыхание было прерывистым от подъема на холм.
Она не знала, где находится, и ей это было безразлично. Она так устала.
Через некоторое время широкие бульвары и тихие дома сменились узкими, извилистыми улочками, где постройки теснились близко друг к другу, а фасады магазинов были обшарпанными и убогими. В воздухе стоял запах рыбы, масла и экзотических специй. В темноте мелькали какие-то тени, наглые глаза пялились на нее, чьи-то пронырливые фигуры скользили мимо. Сердце у нее стало биться немного быстрее, потому что опасность, которая витала в воздухе, обостряла ее чувства. Причиной этого был не страх, а возбуждение. Жизненная энергия опять побежала по ее венам, а необходимость быть начеку сразу прогнала усталость.
Некоторые окна были ярко освещены, и она слышала доносящиеся изнутри голоса и раскаты смеха. Слышались быстро, без пауз произносимые слова иностранной речи, из которой она не поняла ни слова. Из окон падал свет, и можно было рассмотреть лица людей на улицах… их желтую кожу, темные раскосые глаза, мужчин с длинными косичками. Группа мужчин собралась у костра посреди улицы, передавая по кругу бутылку и выкрикивая что-то на своем экзотическом языке. Яркий, ослепительный свет костра плясал на их странных силуэтах и зажигал их темные глаза, и все это было похоже на сцену из ада. В этот момент Энджел показалось, что она и правда попала в ад.
Вдруг над ней нависла тень, и чья-то мускулистая рука протянулась между Энджел и стеной дома, возле которого она стояла, и перегородила ей дорогу. Высокий мужчина смотрел на нее маслеными глазками.
— Так, барышня, — протянул он. — Куда это мы направляемся?
Судя по его виду, он был моряком, с нечесаной светлой бородой, сломанным зубом и дыханием, тяжелым от перегара. Он выглядел так себе, но она слышала, что моряки возвращаются из экзотических стран с карманами, туго набитыми деньгами. Сегодня у нее было желание взять себе часть этих денег. У нее было желание сделать много чего еще.
Она смерила его взглядом.
— Это зависит… — не растерялась она. — Вы купите даме выпивку?
Он ухмыльнулся и взял ее за руку.
Адам не знал, как долго он просидел в палате, слушая стоны умирающих и больных, лежащих на соседних койках.
Он видел, как тяжело дается Джереми каждый его очередной медленный, хриплый вдох, и знал, что любой из них может оказаться последним. Как Энджел могла выдерживать это так долго? Как она смогла просидеть здесь долгие часы и не сойти с ума?
Ему не совсем было понятно, почему он вообще здесь сидит. Он уже ничего не мог сделать для Джереми Хабера, да и никто уже ничего для него не мог сделать. Не нужно было ему отпускать Энджел из больницы одну. Ему следует вернуться в гостиницу и проверить, там ли она. Ему нужно проверить многое. Но он сидел здесь… потому что он дал слово Энджел.
Чтобы время проходило быстрее, он писал письмо Консуэло, стараясь словами передать то, что он нашел в Энджел, пытаясь хоть как-то подготовить ее к тому, что обнаружит она… но это было невозможно. Письмо давалось ему тяжело; слова были не самым эффективным его оружием.
Возможно, он сможет сказать ей все лично… или не сможет?
'Она очень похожа на тебя..
Достаточно правдиво.
«Вздорная и эксцентричная» — это явная недооценка, и к тому же он не знал, как это написать без орфографических ошибок. Он пытался найти другие слова. «Смелая. Красивая. Умная». Какой она была, когда океанское солнце сияло в ее глазах, а лицо ее раскраснелось, когда черные шелковистые волосы развевались по ее плечам'.. Она была как песнь ветра в его объятиях. Что чувствовал он в тот момент, когда ему казалось, что он больше никогда не сможет обнимать ее столько, сколько захочет, или целовать так же крепко, или даже настолько близко к ней подойти.
Он бросил на листок бумаги сердитый взгляд. Энджел Хабер — лгунья и воровка и еще бог знает кто. Только болван может ей доверять, и тем не менее он не мог выбросить ее из головы. Как объяснить Консуэло то, что он и сам не способен понять?
«Это твоя вина, — внезапно подумал он, уставившись на лист бумаги. — Ты виновата, что полюбила этого подлого бандита Кэмпа Мередита и отвернулась от собственного ребенка. Она не могла не вырасти такой, какой она стала, и это чудо, что она вообще осталась жива. Это твоя вина…»
Он резко отбросил эту мысль, шокированный и ужаснувшийся, когда понял, что его разум предал его. Неужели во всем этом виновата Энджел? Она настраивает его против женщины, которой он посвятил жизнь с того самого момента, когда впервые ее встретил, — против хорошей женщины…
«Хорошей, — предательски нашептывал ему коварный внутренний голос, — ноне совершенной…»
Он раздраженно скомкал листок, и вдруг увидел, что Джереми пошевелился. Адам встал, пытаясь найти какую-нибудь нянечку, но был уже поздний час, и длинная комната опустела.
Джереми открыл глаза. Адам подошел к изголовью кровати и склонился над ним, чтобы услышать, если он о чем-нибудь попросит.
