он изменился в лице. Он взял Библию за уголок и потряс ее. Из нее ничего не выпало. Он повернулся и швырнул книгу в Энджел. Библия, раскрывшись, упала к ее ногам, и углубление в форме креста, вырезанное в ней, было четко видно.
Там было пусто!
Лицо Кейси исказилось от бешенства, но больше всего Энджел испугал его голос. Кейси говорил спокойно и лениво, и в его голосе таилось какое-то сводящее с ума леденящее душу удовольствие, когда он произнес:
— Эй, Дженкс, хочешь поразвлечься?
Дженкс неуверенно посмотрел на него, а когда до него наконец дошло, он похотливо облизнулся. Он сунул револьвер в кобуру и снял с ремня тяжелый нож. Алчным взглядом он посмотрел на Энджел и шагнул к ней.
Адам изо всех сил старался не потерять сознание. Боль в голове была не просто болью, а серией взрывов, и каждый из них был сильнее предыдущего. Они следовали после каждого удара его сердца и после каждого малейшего поворота головы. Он ни на чем не мог сосредоточить свой взгляд — каждый раз, как он пытался сделать это, им овладевали тошнота и бессилие, и для того чтобы держать глаза в фокусе, он стискивал зубы.
Он пытался развязать себя, но бандит неплохо поработал: даже будь он в хорошей форме, он не смог бы ослабить веревки. Обезвреживание преступников стремительным натиском было исключено: он был связан, и даже если бы смог подняться на ватные ноги, он не успел бы сделать и шага по комнате — тот, который был повыше, убил бы его одним выстрелом, или другой воткнул бы свой нож в горло Энджел.
В бессильном гневе он смотрел, как, широко расставляя ноги, с безумной ухмылкой на лице, человек с ножом направился к Энджел. Когда он сел на нее верхом, Энджел издала приглушенный крик и отвернулась от него.
— Будешь мне врать, паршивка? — тихо прошипел Кейси. — Посмотрим, захочется ли тебе врать, когда мой приятель разделается с тобой.
— Я не вру! — В голосе Энджел слышалась настоящая паника. — Я думала, что он там! Я сама его положила туда!
Яне…
Дженкс взял ее лицо и поднес нож к ее глазу.
— Сейчас я буду выкалывать тебе глаза, сначала один, потом другой. — Его голос дрожал от садистского удовольствия. — Сейчас я…
— Хватит! — хрипло выкрикнул Адам. — Оставьте ее! У нее нет креста — он у меня.
Кейси удивленно взглянул на него.
Адам боролся с головокружением, нервной дрожью и парализующей болью.
— В кармане пиджака. — Он тяжело дышал, и от этого голос его был еле слышен. — Во внутреннем кармане.
Кейси свирепо посмотрел на него:
— Мне пришлось слишком долго добираться сюда и пролить немало пота из-за этого креста. Я не поддамся на твои уловки, мистер!
— Никаких уловок, — устало произнес Адам. — Обыщите меня. Он здесь.
Кейси сделал Дженксу знак:
— Держи его.
Прошло несколько минут, прежде чем Дженкс подчинился, угрюмо, с большой неохотой. Он вложил нож в чехол и присел на корточки рядом с Адамом, грубо прижимая его к стене, а одной рукой держал его за горло. Кейси разорвал пиджак Адама и в правом потайном кармане сразу же нашел крест.
Когда Кейси достал крест, его глаза засверкали алчным огнем. С ладони его, покачиваясь, свисала цепочка от креста.
— Ну, что ты; черт возьми, про него знаешь? — Он взглянул на своего компаньона. — Про твое дурацкое проклятие? Я же говорил тебе, мы его вернем. Я ведь тебе говорил.
Дженкс взглянул на крест и тяжело сглотнул. Его рука сжимала горло Адама уже не так сильно, как до этого.
— А сейчас мы убьем их?
Кейси резко поднялся на ноги, засовывая крест в карман штанов.
— Не будь идиотом! Сделаешь один выстрел в таком месте — и все законники в радиусе мили начнут охотиться за тобой. Кроме того, мы получили то, за чем пришли. Они не смогут нас остановить. Если они расскажут кому-нибудь об этом, то сами закончат свою жизнь в тюрьме за похищение этой проклятой штуки, а мы будем жить в роскоши в Рио-де-Жанейро.
Дженкс нахмурился:
— Где?
— Просто заткнись, и убираемся отсюда, — приказал Кейси. Он открыл дверь и осторожно огляделся. Затем он повернулся к Энджел:
— Теперь можешь кричать сколько влезет, барышня. Это тебе не поможет.
И они ушли.
Но Энджел не кричала. Она продолжала сидеть, ошеломленная, не верящая, потрясенная. Все пропало: ее сокровище, ее будущее, ее единственный шанс стать кем-то в этом мире, иметь что-то… Все это украл Адам. Адам.
Большая прекрасная мечта обрушилась на нее, как дар небес, и вот от нее ничего не осталось. Чему же тут удивляться? Разве она не понимала, что все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой? Сначала папа, потом крест.
Но Адам…
— Мистер возвышенный и всемогущий законник, — тихо произнесла она, — всего лишь обыкновенный воришка и лжец, совсем как я.
Адам не смотрел на нее. Он не мог смотреть на нее.
— Подойди сюда. — Его голос был хриплым от боли и усилий, он пытался освободиться от веревок. — Нам надо постараться развязать друг друга.
Она не пошевелилась.
— Все ваши прекрасные проповеди — пустые слова. Вы приходите сюда, когда меня нет, и крадете единственную действительно ценную вещь, которая у меня есть. Вы в прямом смысле слова украли ее у меня.
— Черт возьми, Энджел! — Звук собственного голоса отдался острой болью в его голове. — Я не совершенен, я никогда не говорил, что я совершенен! Я был не прав, договорились? Я сделал это, и я был не прав, и если ты хочешь ненавидеть меня за это, можешь сделать это позднее, потому что сейчас я — единственное, что у тебя осталось, и мы должны помочь друг другу!
— Да, — неохотно согласилась Энджел.
Она поднялась и подошла к нему.
— Ты собираешься преследовать их?
— Садись. — Стараясь не стонать от боли, Адам подвинулся, уступая ей место. — Попытайся развязать узлы на моих веревках.
Она стояла и задумчиво смотрела на него.
— Мой нож, — произнесла она усталым голосом. — Ты должен достать его.
Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и у него все поплыло перед глазами. Он не сразу понял, о чем она говорит, и вдруг он вспомнил про нож, который она носила на бедре.
У него пересохло в горле, а в голове сильно пульсировала боль.
— Садись, — повторил он хрипло, — как можно ближе.
Она, пошатываясь, опустилась на пол, под прямым углом к его рукам, связанным у него за спиной. Она двигалась к нему, пока ее юбки не коснулись его рук. Адам тоже подвинулся к ней и напрягся, когда ткань юбки легла на его пальцы. От этих усилий у него закружилась голова, и сердце его билось так сильно, что напоминало удары молота по наковальне, а руки начали дрожать. От напряжения и боли в голове у него на лбу и верхней губе выступила испарина.
