театральной снисходительности воздел правую руку с кольцом, до запястья затянутую в черное. Его рот только начал раскрываться, а я уже пришел в движение, вцепился руками в край стола, запрыгнул сначала на свой стул, оттуда на стол, пересек его двумя сокрушительными скачками — и уже видел, что невероятное окно в никуда — быть может, в мой собственный мир — расположено слишком высоко, чтобы достать до него.
— Твою мать, — высказался я, набрал в легкие побольше воздуха и, будто австралийский футболист Рулз, летящий за вращающимся мячом через спину своего собрата по команде, впечатался тяжелыми ботинками в плечи Рут Зайбэк — по ботинку на каждое плечо — используя ее в качестве точки опоры. Когда она пригнулась под моим весом, я услышал холодный голос Джулса:
— Закрыть Schwelle, — и полный ярости визг Рут:
— Отклонить в…
На этом ее голос оборвался, потому что я пролетел-таки за порог — и упал в голубой пруд, заросший водяными лилиями, а с берега на меня смотрела женщина в торжественных одеяниях, чем-то похожая на Рут, чем-то — на мою мать, а чем-то, быть может, и на меня, смотрела, широко раскрыв зеленый рот, а потом я с шумным всплеском ударился о воду, барахтаясь и захлебываясь, и болезненно задел рукой что-то на дне. К тому моменту, когда я пришел в себя и поплыл к берегу, окно исчезло.
Женщина сердилась:
— Эмбер, немедленно вылезай оттуда, ты, урод! — потом она пристально всмотрелась в мои барахтанья. — Черт возьми, да кто ты такой?
Я лучезарно улыбнулся:
— Привет! Сожалею и все такое. Я — Август. А ты?
— Август? Что? Не может быть! Я Сибил Аврил, — добавила женщина слабым голосом. — Ты только что испортил три квадранта приготовлений. И как, во имя Древних, ты сюда попал?
— Неудачный день, — ответил я, вылезая на сушу. Маленький, вышедший из строя робот по- прежнему судорожно цеплялся за мои джинсы, прямо над коленом. Правая рука начала странно пульсировать, и в лучах зеленоватого света я разглядел, что из большой дыры в ладони, в том месте, которым я задел о дно, хлещет кровь. Я порезался раковиной до кости. Половина ладони болталась, точно белая полоска цыплячьего мяса.
Я содрогнулся и, кажется, потерял сознание.
Пять
На пятьдесят третий день рождения Лун Ассамблея дала в ее честь обед в параллели Великого лондонского пожара. Яростный ветер отбрасывал пламя от выбранной ими таверны, однако жар и клочья зловонного дыма проникали повсюду. Черные хлопья копоти падали с небес, словно конфетти, вперемешку с кровельной соломой, пылающими гнилыми деревяшками и кусками человеческой плоти. Церкви, и доходные дома, и бордели сгорали дотла, гневный огонь уничтожил больше половины города, напоминавшего огромную выгребную яму. Хозяева таверны с изрытыми оспой лицами, разрываемые страхом и жадностью, и их раболепствующие слуги за баснословное вознаграждение остались на своем посту. Члены Ассамблеи пировали свиными ножками, запеченными в поросячьей крови, бледными клецками, начиненными свиным салом, и огромным количеством миног, запивая все это горьким пивом. Отблески пламени танцевали на стенах таверны и в глазах собравшихся.
На десерт Ассамблея провела Лун через Schwelle в Тенаюку, край шума, отбойных молотков, автомобильных гудков и проносящихся над головой самолетов. В 11:52 утра они потягивали коньяк и смотрели, как пассажирская квазибаллистическая ракета предсказуемо врезается в огромную зеркально- стальную ацтекскую пирамиду в нескольких сотнях метров от них. В голубое небо взвился бурлящий шар огня. Лун в ужасе не могла отвести глаз от столба дыма, забыв о своем десерте.
— Вне всяких сомнений, работа деспойлеров, — заметила Моргетт, зачерпывая ложечку мороженого. — Это утро низвергнет страну в бездну страха, паранойи и невежества. Все, за что действительно стоит бороться, окажется забыто. Так горько, — она отложила ложечку и (с жадностью, как показалось Лун) вгляделась в мутные клубы раздробленного железобетона, изломанных тел, разбитых надежд. — Так пикантно. Такая чертова потеря.
Напуганная виновница торжества видела бегущих мимо людей, на чьих лицах застыли отчаяние и недоверие, а струящиеся по их раскрашенным щекам слезы размывали краску. Лун закончила докторантуру в области онтологической механики, а практический диплом получила за инженерию реальности, но подобные умышленные зверства до сих пор потрясали ее до глубины души. Она снова с неприязнью отметила, что Моргетт улыбается, созерцая хаос на улицах, испытывает своеобразное удовольствие. Лун уже более двух десятков лет тоже занималась такими вещами, однако продолжала страстно надеяться, что рутинная жестокость не сожрет ее саму изнутри. Было слишком легко поверить в иллюзию, счесть происходящее всего лишь виртуальной реальностью, симуляцией, конструктором.
Лун очнулась на улице, с пальцами, крепко вцепившимися в собственные волосы. Очутившись на открытом пространстве, она могла лишь стоять и смотреть. Вокруг эпицентра собралась большая толпа, некоторые поспешно фотографировали. Человек в тюрбане торопливо извлек одноразовую камеру, защелкал кнопками.
— Возвращайся внутрь. Ты портишь собственную вечеринку.
— Моргетт, я должна пойти посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь, — Лун поняла, что плачет. Кто-то врезался в нее — стройный чернокожий мужчина, одетый в деловой maxtli [9]. Его tilmatli [10] покрывали кровь и сажа, на плече зияла дыра, золотой узор порвался. Спотыкаясь, человек добрел до тротуара, чуть не упал.
— Эй, позвольте я вам помогу! — слова и грамматика ацтекского диалекта науатль с легкостью всплыли в сознании Лун. Обняв мужчину одной рукой, она увела его на пешеходную дорожку. — Нам надо найти место, где вы сможете посидеть, пока я найду скорую.
— Нет! — ей пришлось нагнуться поближе, чтобы разобрать хриплый голос, отравленный химическими парами горящего здания. — Мои жены. Мы разделились. Они по-прежнему где-то там. Надо вернуться и найти их обеих, — мужчина отпрянул от смущенной Лун и поковылял куда-то в сторону.
Она двинулась к угловатому зиккурату, сначала быстрым шагом, потом бегом. Пересекла улицу на голубой свет и услышала новые крики ужаса, доносившиеся из толпы. Еще две ракеты летели прямо к вершине пирамиды. Завороженная ужасом, Лун смотрела, как они вгрызаются в стекло и металл — и взрываются огненным вихрем.
— Это никакой не гребаный несчастный случай! — выкрикнул кто-то из толпы. Науатль с лакотанским акцентом. Полицейские и пожарные надрывались, приказывая людям отойти подальше. Лун обнаружила, что сама подбирается ближе к месту трагедии. Пылающий мусор дождем сыпался из обезглавленного строения, вместе с тлеющими обломками ракет. Через проломы в стенах вырывался черный дым. Почему-то запах огня, потоки пепла показались Лун более живыми, более ужасными, более настоящими, чем разрушенный Лондон несколько минут назад. Быть может, дело было в запахах? Сплошная синтетика — остатки горящего, взрывающегося топлива, изоляции, искусственных перьев сотен тысяч погибших. Мимо Лун пробежала новая толпа людей, затем она в отчаянии увидела, как из окна разрушенного здания выпрыгивает человек, колотя по воздуху ногами, словно боясь перевернуться, в руке зажаты извилистые кипу [11]. Жирная сажа густо устилала тротуары. Хлопья — быть может, человеческой плоти — падали на вытянутую руку Лун. «Надо убираться отсюда, — сказала она себе. — Какой от меня прок? Это вуайеризм, а не наука. Я должна вернуться на вечеринку в честь своего дня рождения». Но тело отказывалось повиноваться.
Люди продолжали выбегать из главного входа в здание, многие едва могли идти. Двое мужчин в каком-то подобии медицинской формы схватили полную женщину в попугайных одеждах и помогли ей забраться в машину скорой помощи. Лун бросилась к ним:
— Вам нужна помощь?
