слегка потрепанные шлепанцы стояли слева от кровати, а ее часы остались на ночном столике, возле стакана с водой. Маленькая раскрытая книга лежала обложкой вверх, будто тетушку прервали во время чтения. Тэнзи всегда закрывала книги, кладя в них узорчатые закладки.
— О, черт, — в отчаянии сказал я. — О, черт.
Я быстро обежал все комнаты на первом этаже, даже заглянул в шкафы, потом галопом взобрался на второй и обыскал все там. Ни единой запертой двери, все комнаты пусты, даже ванная, в которой был покойник…
Схватив с каминной доски большой ключ, я выбежал через заднюю дверь во двор. Маленькие птички взлетели в лучах утреннего солнца из травы, где искали насекомых и червей; высоко на эвкалипте, росшем рядом с забором, застрекотала сорока. Тэнзи я не увидел. Бросился к маленькому сарайчику для инструментов. Пусто, только газонокосилка, испускающая тяжелые запахи машинного масла, металла и бензина. Ни следа человека.
Я вернулся в ее спальню и осмотрелся. Ничего. Однако тут что-то привлекло мое внимание: странное слово на обложке тетушкиной книги. Я взял ее в руки. «SgrA*» [5]. Что это, черт возьми, за название?! Открыв книгу, я начал читать с возрастающим удивлением. Моя тетушка не стала бы развлекаться этим перед сном!
Мне требовалось сознание Артура, если это, конечно, хоть что-то значило, поэтому мы парализовали его произвольную мускулатуру с помощью стандартных нервных блоков отдаленных производных смертельного яда кураре — во избежание подергивания или чего похуже. Моя медсестра, Мелисса Деметриополюс, также отвечавшая за анестезию, ввела ему в кровь очень низкую дозу гипнотика через интравенозное…
Когда я вынырнул на поверхность, кто-то стучал во входную дверь, сопровождая стук периодическими громкими звонками.
— Попридержи лошадей, — пробормотал я, пробираясь через темную прихожую, смущенный, что обнаружил неожиданное увлечение Тэнзи, а кроме того, напуганный до полусмерти. Это не могла быть тетушка — она всегда носила ключ от входной двери на шее, на крепкой цепочке — мера, на которой я настоял после того, как однажды она захлопнула дверь, оставив ключ внутри. Бедная старушка.
Миссис Эбботт с изумлением воззрилась на меня:
— Август! Твоя тетя думала, что ты появишься не раньше, чем через неделю!
— Вы, кстати, случаем, не знаете, где она? Ах, извините, входите, пожалуйста, — я посторонился и закрыл за ней дверь, издавшую при этом гулкий, успокаивающий звук — точнее, который являлся бы таковым, если бы Тэнзи находилась по нужную ее сторону.
— А что, она уже ушла? Ну, сегодня ведь воскресенье, знаешь ли, быть может, она решила попробовать того нового священника из Сент-Бартоломью. Пастора Джулса. Говорят, он читает яростные проповеди, — миссис Эбботт лукаво подмигнула мне. — И в высшей степени привлекателен!
Я пожал плечами и отвел ее на кухню. Святые небеса, кажется, из душераздирающего триллера я вот-вот окажусь в романе Джейн Остин! Но нет, тетушка давно была истинным приверженцем религии. Когда я уезжал в пустоши, она посещала некий Храм теософского обновления и состояла в Братстве оккультной химии Энни Бисон. Я снабдил миссис Эбботт чашкой чая, потом забрал подпорченный завтрак из-под двери тетушкиной комнаты, по дороге проглотив на бекон, словно оголодавший енот. Церковная гипотеза выглядела не слишком правдоподобной. Да, тетушка могла проспать (ну, предположительно), поспешно одеться и не заправить постель (очень маловероятно), аккуратно поставив шлепанцы возле кровати. Но она была чрезвычайно пунктуальной особой, и я не верил, что тетушка способна выйти из дома без часов.
Просто чтобы убедиться наверняка, я прихватил ключи от машины, обогнул Сен-Барта, спустился вниз с холма и направился к границе с Вестгартом. В крохотной кирпичной церкви пахло цветами, воскресными одеждами и — слегка — ладаном. Преподобный был в ударе. Я стоял позади, пристально вглядываясь в толпу верующих, угнездившуюся на сверкающих деревянных скамьях. Когда я вошел, в мою сторону повернулись несколько седых голов, таких же древних, как тетушкина. Одна леди нахмурилась и, наклонившись, что-то шепотом прокудахтала своей соседке. Большую часть прихожан, однако, составляли люди помоложе, восхищенно внимавшие цветистому представлению преподобного Джулса. Миссис Эбботт не ошиблась. Он был высоким, безупречным в своих черных одеждах, с густой темной бородой, придававшей ему сходство с византийской иконой какого-нибудь чувственного святого. Что-то в его облике напомнило мне… я никак не мог уловить мысль и, переминаясь с ноги на ногу, продолжал разглядывать собрание. Ни следа Тэнзи.
— Этот мир не есть истинный, — говорил преподобный, пронзая меня ласковым взглядом и кивком головы указывая на свободную скамью. Я остался стоять, высматривая тетушку. Мое сердце упало. Ее определенно здесь не было. — Обратимся к Евангелию от Иоанна, глава семнадцатая, стих четырнадцатый: «мир ненавидел их, потому что они не от мира, и даже сам я не от мира», — могу поклясться, тут он поднял глаза и посмотрел прямо на меня. — Да, а вот глава восемнадцатая, стих двадцать третий: «Он сказал им: „Вы пришли снизу, я — сверху, вы от этого мира, я же — нет“», — о Боже, а что это было, если не лукавое подмигивание?
Слегка поеживаясь, я выскользнул обратно на солнечный свет, в теплый летний воздух. Мимо проехало несколько машин, в некоторых гремел хип-хоп, стиль, к которому я не питаю особой любви. Всегда был старомодным ребенком. Я быстро обследовал прилегающую к церкви территорию, но Тэнзи не лежала без сознания на травке. Когда я шел к машине, голоса внутри смутно, нестройно пели что-то о старом жестком кресте.
Миссис Эбботт с беспокойством поджидала меня на передней веранде. Казалось, она вот-вот заплачет.
— Не сомневаюсь, с ней все в порядке, — не слишком уверенно пообещал я. — Почему бы вам не прийти завтра и…
— Меня не будет до среды, — с упреком возразила она. Мне не следовало воспринимать ее помощь как нечто само собой разумеющееся. — Я прихожу по воскресеньям только ради этой дорогой одаренной леди, да благословит ее Господь. Но если что-то случи…
Похлопывая миссис Эбботт по плечу, я проводил ее на улицу.
— Я свяжусь с больницами и полицией, — уверил я озабоченную леди. — Должно быть, она просто отправилась погулять. И не могла уйти далеко.
— О Боже, Боже мой! — возопила дама и побрела в сторону трамвайной остановке на Хай-Стрит — на одной руке болтается огромная сумка, на голове — шляпа, к воспаленным глазам прижат носовой платочек.
Я поспешно ретировался в дом и застыл, оглушенный полумраком и тишиной. Большие старинные часы в прихожей тикали с выверенным безразличием. Я снова отправился в комнату Тэнзи и поискал свидетельства приступа — или, хуже того, взлома. Ничего. Запахи старой леди, аккуратно сложенные вещи в шкафу, платья на вешалках в гардеробе, слегка попахивающие нафталином.
Я уселся на кухне, подпер голову руками и попытался осмыслить ситуацию.
— Они вернулись за ней, — услышал я собственное бормотание.
Это была очень глупая идея, но не более глупая, чем все остальные. Я понятия не имел, что они из себя представляют. Не верил ни одному слову Лун, не верил в миры вокруг нас — ни в божественный мир проповедника, ни в тетушкин фантастический, пусть и прибыльный, мир психического вдохновения, ни в сумасшедший рассказ прекрасной взломщицы, свалившейся мне на голову посреди полуночной ванны.
Тем не менее, мне оставалось только одно.
Я допил холодный кофе, дожевал жирный бекон и потопал наверх, чтобы взглянуть на зеркало.
Я постучал по стеклу. Оно слегка содрогнулось в своей тяжелой, вмонтированной в стену раме и стукнуло меня в ответ по костяшкам пальцев. Пройти сквозь него было не легче, чем птице — влететь в комнату сквозь закрытое окно. Я вздрогнул. Или трупу — попасть в Зазеркалье. Однако, именно это и произошло. Если только все случившееся не являлось галлюцинацией или кошмарным сном, а я уже решил, что такое объяснение равносильно трусости и отрицанию очевидного. Это произошло — смирись и действуй соответственно. Я прижался лбом к зеркалу, услышал легкий скрип, когда мой небритый подбородок соприкоснулся со стеклом. Попытался увидеть то, что за — и уставился в собственные перепуганные карие
