что вы в таком состоянии умудрились доехать сюда. Какой же вы молодец! Молодчина, правда, дорогой вы мой!
Кто с ним разговаривает? Кто назвал его «дорогой»? У него ведь никого дорогого нет и никогда не будет. Он никогда не будет таким мужчиной, какого любила его мать. Но все же Куин старался походить на отца. Правда старался. Он так хотел, чтобы мать гордилась им, чтобы она сказала: «Ты так похож на своего отца». Но она не сказала. Ни разу. Вместо этого его мать умерла. Наверное, она хотела умереть, чтобы быть вместе с отцом.
У него никого нет. Да ему никто и не нужен. Ему и так хорошо, одному.
— Дорогой, откройте рот. Выпейте мясного бульончика. Он поможет вам набраться сил. Только попробуйте, хорошо? Ради меня. Пожалуйста!
Это снова была она. Вновь досаждала и раздражала его своим мягким голосом и нежными руками. Может быть, она уйдет, если он выполнит ее просьбу? Может быть, оставит его в покое?
Черт! От нее так приятно пахнет. От ее одежды? А что это щекочет ему щеку? Ее волосы? Вот сейчас он откроет глаза и узнает, кто это. Только немного погодя, не прямо сейчас. Куин слишком устал. Он подумал о том, что неплохо бы чуть-чуть поспать и потом только открыть глаза и посмотреть, кто с ним разговаривает.
Когда Куин наконец открыл глаза, то увидел, что комната полна колеблющимися тенями. Он догадался: догорают угли в камине. Куин понятия не имел, где находится. Хуже того, это ничуть его не волновало.
Должно быть, ему дали что-то болеутоляюшее. Он вовсе не ощущал руки. Возможно, ее отрезали. Впрочем, он вообще ничего не ощущал. Казалось, он куда-то плывет. Что ж, такой способ передвижения гораздо приятнее, чем езда по ухабистым дорогам, черт бы их побрал.
Куин лениво обвел взглядом комнату и вдруг обнаружил, что он здесь не один. Молодая женщина в одежде из тонкой ткани с длинными белокурыми волосами, ниспадающими на плечи, свернулась калачиком в кресле возле его кровати. Голова ее покоилась на спинке кресла, глаза были закрыты.
— Дженифер? — шепнул он, не веря своим глазам.
Глаза женщины открылись. Она нагнулась к нему, потрогала его лоб. И улыбнулась.
— Лихорадка спала. Замечательно.
— Что вы здесь делаете? — Он не узнавал своего голоса. Во рту у него пересохло, как тогда после смерча.
Она взяла стакан с водой. Потом подсунула руку ему под голову, приподняла ее и поднесла стакан с водой к его губам. Подождала, пока Куин напьется, и лишь потом ответила:
— Я ухаживаю за вами. Еще вопросы?
Он снова оглядел комнату, потом его взгляд вернулся к ней.
— И как долго я уже здесь?
— Три дня.
Он в отчаянии зажмурился. Три дня. Потеряно целых три дня. Поверит ли Омар, что…
— Куин, вы же могли умереть. Было заражение крови. Могли и вовсе остаться без руки. Неужели вы не понимаете? Вы действительно были больны.
Этому-то Куин мог поверить. Он был не в состоянии поднять левую руку. Он поднял правую, затем посмотрел на левую, приятно удивленный:
— Рука на месте.
— Конечно, на месте. В ней не хватает только извлеченной пули. А где вы ожидали найти свою руку? — спросила она с усмешкой.
— Наверное, мне это приснилось. Я думал, что ее отрезали.
— Такое могло случиться. Она действительно была жутко воспалена, когда доктор добрался до вас. Куин, почему вы не сказали мне, что ранены? — спросила Дженифер, взяв его за здоровую руку.
— Не было надобности.
— А может быть, чтобы не волновать хрупкую маленькую леди, осмелюсь предположить? Неписаный закон чести, да?
Его рассмешил ее возмущенный тон.
— Если так поступил Джон Уэйн, почему бы и мне так не сделать?
Она состроила гримасу.
— Вы голодны?
Он покачал головой.
— Который сейчас час?
— Около часа.
— Где мы?
— В доме Хайды.
— Вы связались со своей группой?
— Да. Я так рада, что мне это удалось. Все жутко возмущены. Рэнди и Пол вернулись в Сирокко.
— Значит, их не убили?
— Слава Богу, нет! Хотя Рэнди получил серьезное ранение.
— Может быть, это научит их не совать нос куда не следует.
— Начинаете дискуссию?
— Кто? Я?
— Давайте поговорим и раз и навсегда согласимся, что в этом вопросе наши мнения расходятся. Я твердо убеждена в том, что для мира во всем мире необходимо, чтобы в первую очередь все были сыты. А вы, очевидно, верите лишь в одно средство: убивать каждого, кто не согласен с вашими убеждениями.
— Я бы так не сказал…
— А как вы бы сказали?
— У меня всего лишь реалистический подход к жизни.
— Это зависит от точки зрения. По-моему, убивать людей, прикрываясь высокими идеалами, равносильно… равносильно…
— Чему? — спросил он. — Продолжайте.
— Равносильно сексуальному насилию во имя целомудрия.
Куин рассмеялся, морщась от боли в руке и с удовольствием видя, как лицо и шея девушки заливаются краской.
— Я никогда не был ярым приверженцем целомудрия, — признался он, успокоившись.
— Я серьезно!
— Да, знаю. Так серьезно, что вас чуть не убили. Знаете ли вы, что было бы, если бы я добровольно не вызвался разобраться с вами?
— Меня бы убили, — храбро заявила она.
— Да. Убили бы. В конце концов. Но пока они решали бы, что с вами делать, вам пришлось бы умолять их об этой милости.
— Мир сошел с ума. Сошел с ума.
— Тут я с вами не спорю. Я только пытаюсь заставить вас трезво посмотреть на вещи. Намерения ваши похвальны, но идеалистичны. Во всяком случае, в настоящий момент.
— Что значит «настоящий момент»?
— Послушайте, я не вправе говорить на эту тему. Понимаете? Поверьте мне на слово. Через несколько месяцев положение в этой стране еще ухудшится. Если вы будете настаивать на том, чтобы остаться здесь, то вместе с друзьями попадете в беду.
— Что же, вы считаете, нам следует прекратить работу и забыть о детях?
— Нет, не забыть их. Вовсе нет. Просто необходимо распределять гуманитарную помощь, доставляемую в Сирокко, с помощью местных жителей.
— А что мы делали? Как раз этим мы и занимались, когда ваши люди задержали нас.
— Это были не мои люди.
— Да, но вы же работаете с ними.
— За это вы и должны каждый вечер становиться на колени и благодарить Господа Бога.
