Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у неё вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.
Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» – всё блестело, как золотое.
Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шёлковом платье, белобрысые волосы её были завиты в трубочки – по четыре трубочки на каждом плече.
– Лора пришла! – закричала она. – Теперь не хватает только Серёжи и девочек Добрышиных…
– Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днём твоих именин и желаю тебе всего, всего хорошего, – сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.
Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.
– Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! – закричала Ванда. – Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…
Марийка шагнула вперёд и «молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.
– Возьми, – сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, – это тебе.
Ванда оглянулась.
– Ах, альбом!… Это сегодня уже четвёртый! Спасибо большое.
Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.
– Ну, что тебе ещё подарили? Покажи! – сказала Лора.
– Идёмте.
И девочки побежали в комнаты.
В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.
Игры ещё не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое – толстый Мара и ещё один, незнакомый. Остальные были девочки.
Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шёлковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.
Марийка оробела. У неё не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у неё хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору, и, не найдя её нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пёстрых халатах.
Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.
– Дети, – сказала чёрная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в причёске, – мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.
Все захлопали в ладоши.
Ванда вышла на середину комнаты и, дёргая кушак своего платья, пролепетала что-то себе под нос об ангеле, который летел по небу и тихую песню пел. Один за другим дети выходили на середину комнаты. Читали они быстро и очень неразборчиво.
В особенности отличился мальчик Гога.
Гога был сын той самой вертлявой дамы, которая устраивала концерт. Дама непременно хотела, чтобы Гога прочитал детям стихи Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы». Такое длинное стихотворение не всякий-то мальчик запомнит!
Но Гога долго отказывался. Он мычал, мотал головой, отворачивался лицом к стенке, а все гости хлопали в ладоши и кричали:
– Ну, Гога! Гога! Ну!!!
Наконец Гога вышел на середину комнаты. Он был одет в тёмно-синюю шерстяную матроску, очень длинную и собранную внизу на резинке. Коротенькие штанишки почти совсем не была видны из-под матроски, и Марийке сперва показалось, что Гога вовсе без штанов.
Марийка фыркнула и даже привстала от удивления.
Нет, всё-таки штаны были, только очень-очень коротенькие.
Несколько минут Гога стоял и молча теребил на своей матроске галстук. Марийка внимательно смотрела ему в рот. Уж этот-то скажет что-нибудь замечательное!
– Ну, Гогочка, не огорчай маму! – стонала дама с розой.
Наконец Гога раскрыл рот и начал говорить стихи. Марийка опять привстала. По-каковски же он это говорит? Она не понимала ни одного слова.
–. Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та. Ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту… – доносилось с середины комнаты.
Марийка успела пересчитать все хрусталики на люстре, а Гога всё татакал и тутукал. Можно было подумать, что во рту у него лежит горячая картофелина и он никак не может её проглотить.
