Марийка на цыпочках подошла к Стэлле.
– Они всё врут… Ты их не слушай, – сказала она тихонько.
– Нет, не врут, – сказала Стэлла, не глядя на Марийку.
Марийка так и ахнула:
– Ну?… А за что ж это его?
– Дура! – закричала Стэлла. – Как ты не понимаешь? Ведь это представление, это нарочно!
Марийка не слишком-то ясно понимала, что такое «представление», но зато она хорошо поняла, что Ляля с Вандой зря обидели Стэллу.
– Ну я ж и говорю, что они дуры, – успокоительно сказала она. – А Маре-то, Маре-то как здорово ты солдатского хлеба задала! Будет помнить!
Стэлла приподнялась и посмотрела на кучу песка, возле которой всё ещё топтался и всхлипывал Мара.
Она вдруг громко засмеялась и схватила Марийку за руку:
– Пойдём ко мне орехи щёлкать.
Марийке нужно было отнести домой лавровый лист для ухи, но она побоялась рассердить Стэллу и пошла к ней щёлкать орехи.
«КЕМ Я БУДУ?»
Марийка часто забегала к дочке клоуна.
Каждый раз, как она подходила к двери Патапуфа, она ещё издали слышала топот и прыжки. Можно было подумать, что в комнате клоуна скачут и возятся несколько человек, хотя там никого не было, кроме Стэллы.
Последнее время Стэлла всё реже и реже выходила во двор.
Тяжело дыша и обливаясь потом, она каждое, утро проделывала по двадцать пять стоек на руках, и двадцать пять мельниц, и двадцать пять флик-фляков.
«И как ей это не надоест! – думала Марийка, глядя на жёлтые ладони Стэллы, с которых никогда не сходили мозоли, натёртые гимнастическими кольцами. – Сама занимается, ведь её никто не подгоняет…»
Марийке вспоминалась Лора, которая сидит за низеньким столиком и зевает над раскрытыми тетрадками.
Лора занималась не каждый день, а через день. К ней ходила старенькая учительница. Услышав её звонок, Лора всякий раз убегала в ванную и запиралась там на крючок. Учительница по полчаса простаивала перед дверью ванной, то упрашивала Лору, то пугала её доктором. Лора выходила из засады только в том случае, если ей обещали, что сегодня она не будет писать диктовку. С занятиями по музыке бывало ещё хуже: один доктор мог заставить Лору сесть за рояль на пятнадцать минут, чтобы отбарабанить гаммы.
Иногда, глядя на Стэллу, Марийка тоже начинала кувыркаться или ходить на руках.
– Ты очень способная, – говорила Стэлла. – Хочешь, я попрошу папу, чтобы он с тобой занимался?
Однажды, соскочив с колец после удачно сделанного упражнения, Стэлла сказала Марийке:
– Знаешь что? Ты непременно должна учиться у папы акробатике. А когда ты выучишься, мы будем выступать втроём: папа, ты и я. Мы будем называться «Три Сольди три» или «Три Стэллио», Это хорошо получится на афише…
Вдруг девочки услышали какой-то странный звук, похожий на чиханье.
Это Патапуф, лежавший на кровати, давился от смеха.
– Папка, противный! Ты зачем подслушиваешь! – закричала Стэлла.
– Поди сюда, чудовище, я тебя поцелую, – сказал Патапуф.
Тут Марийка в первый раз услышала, как Патапуф смеётся.
Вернувшись в этот вечер домой, Марийка спросила у Поли:
– Мама, а кем я буду?
Поля месила тесто для пирога.
– Чего? – переспросила она, не поняв.
– Ну, кем я буду, когда вырасту большая? Стэлла будет акробаткой, Лора говорит, что она будет картины рисовать, а я кем буду?
Тесто в квашне сильней зачмокало под руками Поли.
– Подсыпь муки, – сердито приказала она Марийке.
Марийка взяла со стола мешочек с мукой и начала подсыпать в квашню.
– Хватит! Всю муку вытряхнула! – закричала Поля.
Марийка удивлённо посмотрела на мать. Она не понимала, почему это Поля так рассердилась.
– Известно, не генеральшей будешь, – вдруг заговорила Поля, – в горничные или в кухарки пойдёшь. Вот присматривалась бы, как Катерина гладит и кружева стирает. Со стиркой да с крахмалом горничным
