Наконец все они взгромоздились на peшётку церковной ограды. Сенька даже умудрился сесть верхом на железные прутья, а Марийка и Maшка стояли на кирпичном выступе и держались рукой за холодные шишечки и крестики решётки.
Отсюда, сверху, вся трибуна была видна как на ладони. На трибуне стояли несколько военных.
Вот вперёд вышел один из них, молодой, черноглазый, с рукой на перевязи.
– Товарищи, – сказал он и обвёл глаза толпу, – регулярные войска Красной Армии разгромили гетманские отряды национально-буржуазного правительства…
«Да кто же это говорит? Да может ли это быть?!»
– Саша, Сашенька!… – закричала Марийка и кубарем скатилась с ограды прямо в снег.
Пролезая под ногами, упираясь локтями в чьи-то животы, Марийка начала проталкиваться вперёд. Люди наклонялись и удивлённо разглядывали курчавую девочку в сбившемся набок платке, которая, пыхтя и тяжело дыша, пробивала себе дорогу к трибуне. Какой-то старик пихнул Марийку что было силы, но Марийка даже не почувствовала боли. Она помнила только одно: Саша жив, здоров, вот он стоит на трибуне и говорит речь…
На следующий вечер в подвале у печника ждали гостя. На столе, покрытом скатертью, стояли ржаные коржики, бублики, творожные лепёшки и полбутылки водки.
– Можно бы и без вина обойтись, – сказала Наталья. – Саша-то, кажись, непьющий.
– Ничего, на радостях выпьет, – отвечал печник. – Советская власть не каждый, день город занимает…
Марийка с Верой сидели возле заиндевевшего окна и, то и дело протирая его, смотрели во двор.
– Что ж он не идёт! – говорила Марийка. – Сказал – будет в восемь часов, а скоро уже половина девятого…
– Придёт. Делов-то, наверно, у него много, – успокаивала её Вера.
Сенька подбросил в печку кусок деревянного забора и подошёл к девочкам:
– Марийка, что ж твой Саша не идёт? Обманул?
– Отстань! Я почём знаю…
В эту минуту мимо окошка мелькнула тень: кто-то спускался по ступенькам в подвал.
– Идёт! Идёт! – закричали ребята.
Дверь распахнулась. Саша-переплётчик в длинной, до пят, шинели стоял на пороге. Одна рука у него была забинтована; здоровой рукой он снял военную фуражку с красной звёздочкой и низко поклонился:
– Вечер добрый! Здравствуйте, Пелагея Ивановна. Давненько мы с вами не виделись…
Ребята окружили Сашу и начали стаскивать с него шинель.
Сенька сейчас же завладел его фуражкой и пустой кабурой (наган Саша вынул и спрятал в карман).
– Ну, теперь можно и к столу, – сказал Полуцыган.
Все расселись вокруг стола.
– Вот, Сашенька, живём мы здесь уже полгода, – говорила Поля, – приютили люди добрые, дай им бог здоровья. Гайдамаки-то нас из швейной комнаты прямо на улицу выбросили.
– Они, Саша, нас большевицкой породой обозвали, – сказала Марийка.
– А ты разве не большевичка?
– Большевичка!
– То-то же…
Саша бросил таблетку сахарина в стакан с густым морковным чаем. Марийка, точно вспомнив что-то, вскочила с места и побежала к дверям.
– Ты куда это?
– Я за Стэллой. Она просила её позвать, когда Саща придёт.
– И Патапуфа приведи! – крикнул Саша.
Через минуту Марийка вернулась с Патапуфом и Стэллой.
– Жив? Молодчина! А мы тут вас уже oплакивать собирались, – сказал Патапуф.
– Да, да! – закричала Стэлла. – Особенно когда этот офицер нас напугал… Но всё-таки я чувствовала, что Саша спасётся из контрразведки.
– А ты разве, Сашенька, в контрразведке сидел? – спросила Поля.
– Как же. Разве вам Марийка не рассказывала? Меня ведь в цирке арестовали.
– В каком цирке? – спросила Поля и удивлённо посмотрела на Марийку, которая сидела, подперев руками горящие щёки.
Тут Саша рассказал про то, как клоун прятал его в цирке, как Марийка со Стэллой носили ему по
