плачсмутили б грядущий мир,если бы он был зряч.Но порок слепотывремя приобрелов результате лапты,в которую нам везло.IIIОстекленелый кирпичцарапает голубойкупол как параличнашей мечты собойпространство одушевить;внешность этих громадможет вас пришибить,мозгу поставить мат.IVНовый пчелиный ройэти улья займет,производя живой,электрический мед.Дети вытеснят насв пригородные садыпамяти – тешить глазформами пустоты.VПрирода научит ихтому, что сама в нуждезазубрила, как стих:времени и т. д.Они снабдят цифру «100»завитками плюща,если не вечность, топостоянство ища.VIЕжедневная ложьи жужжание мухбудут им невтерпеж,но разовьют их слух.Зуб отличит им медьот серебра. Листваих научит шуметьголосом большинства.VIIПосле нас – не потоп,где довольно весла,но наважденье толп,множественного числа.Пусть торжество икрынад рыбой еще не грех,но ангелы – не комары,и их не хватит на всех.VIIIВетреный летний день.Запахи нечистотзатмевают сирень.Брюзжа, я брюзжу как тот,кому застать повезлоуходящий во тьмумир, где, делая зло,мы знали еще – кому.IXВетреный летний день.Сад. Отдаленный ревполицейских сирен,как грядущее слов.Птицы клюют из урнмусор взамен пшена.Голова, как Сатурн,болью окружена.XЧем искреннее певец,тем все реже, увы,давешний бубенецвибрирует от любви.Пробовавшая огонь,трогавшая топор,сильно вспотев, ладоньне потреплет вихор.XIЭто – не страх ножаили новых тенет,но того рубежа,за каковым нас нет.Так способен Луныснимок насторожить:жизнь как меру длиныне к чему приложить.XIIТысячелетье и вексами идут к концу,чтоб никто не прибегк бомбе или к свинцу.Дело столь многих рукгибнет не от меча,но от дешевых брюк,скинутых сгоряча.XIIIБудущее черно,но от людей, а неоттого, что оночерным кажется мне.Как бы беря взаймы,дети уже сейчасвидят не то, что мы;безусловно не нас.XIVВзор их неуловим.Жилистый сорванец,уличный херувим,впившийся в леденец,из рогатки в садуцелясь по воробью,не думает – «попаду»,но убежден – «убью».XVВсякая зоркость сутьзнак сиротства вещей,не получивших грудь.Апофеоз прыщейвооружен зрачком,вписываясь в чей круг,видимый мир – ничкоми стоймя – близорук.XVIДанный эффект – пороктолько пространства, впрокне запасшего клок.Так глядит в потолокпадающий в кровать;либо – лишенный сна -он же, чего скрывать,забирается на.XVIIЭта песнь без концаесть результат родства,серенада отца,ария меньшинства,петая сумме тел,в просторечьи – толпе,наводнившей партерпод занавес и т. п.XVIIIВетреный летний день.Детская беготня.Дерево и его тень,упавшая на меня.Рваные хлопья туч.Звонкий от оплеухпруд. И отвесный луч– как липучка для мух.XIXВпитывая свой сок,пачкая куст, тетрадь,множась, точно песок,в который легко играть,дети смотрят в ту даль,куда, точно грош в горсти,зеркало, что Стендальбрал с собой, не внести.XXНаши развив черты,ухватки и голоса(знак большой нищетыприроды на чудеса),выпятив челюсть, зоб,дети их исказятсобственной злостью – чтобне отступить назад.XXIТак двигаются вперед,за горизонт, за грань.Так, продолжая род,предает себя ткань.Так, подмешавши дробьв ноль, в лейкоциты – грязь,предает себя кровь,свертыванья страшась.XXIIВ этом и есть, видать,роль материи вовремени – передатьвсе во власть ничего,чтоб заселить верто-град голубой мечты,разменявши ничтона собственные черты.XXIIIТак в пустыне шатруслышится тамбурин.Так впопыхах икрумечут в ультрамарин.Так марают листызапятая, словцо.Так говорят «лишь ты»,заглядывая в лицо.июнь 1983
1983
Первый день нечетного года. Колоколавыпускают в воздух воздушный шар за воздушным шаром,составляя компанию там наверху шершавым,триста лет как раздевшимся доголаместным статуям. Я валяюсь в пустой, сырой,желтой комнате, заливая в себя Бертани.Эта вещь, согреваясь в моей гортани,произносит в конце концов: 'Закройокно'. Вот и еще однакомбинация цифр не отворила дверцу;плюс нечетные числа тем и приятны сердцу,что они заурядны; мало кто ставит наних свое состоянье, свое неименье, свойкошелек; а поставив – встают с чем сели...Чайка в тумане кружится супротив часовойстрелки, в отличие от карусели.1983
* * *
Повернись ко мне в профиль. В профиль черты лицаобыкновенно отчетливее, устойчивее овалас его блядовитыми свойствами колеса:склонностью к перемене мест и т. д. и т. п. Бывало,оно на исходе дня напоминало мне,мертвому от погони, о пульмановском вагоне,о безумном локомотиве, ночью на полотнеостанавливавшемся у меня в ладони,и сова кричала в лесу. Нынче я со стыдомпонимаю – вряд ли сова; но в потемках любо-дорого было путать сову с дроздом:птицу широкой скулы с птицей профиля, птицей клюва.И хоть меньше сбоку видать, все равно не жальбыло правой части лица, если смотришь слева.Да и голос тот за ночь мог расклевать печаль,накрошившую голой рукой за порогом хлеба.<1983>
* * *
Раньше здесь щебетал щеголв клетке. Скрипела дверь.Четко вплетался мужской глаголв шелест платья. Теперьпыльная капля на злом гвозде -лампочка Ильичальется на шашки паркета, гдепроизошла ничья.Знающий цену себе квадрат,видя вещей разброд,не оплакивает утрат;ровно наоборот:празднует прямоту угла,желтую рвань газет,мусор, будучи догола,до обоев раздет.Печка, в которой погас огонь;трещина по изразцу.Если быть точным, пространству воньнебытия к лицу.Сука здесь не возьмет следа.Только дверной проемзнает: двое, войдя сюда,вышли назад втроем.<1983>
* * *
Ты – ветер, дружок. Я – твойлес. Я трясу листвой,изъеденною весьмагусеницею письма.Чем яростнее Борей,тем листья эти белей.И божество зимыпросит у них взаймы.<1983>
