мнеи блазнит слух, привыкший к разнобою,и облегчает разговор с тобоюнаедине.В Ковчег птенец,не возвратившись, доказует то, чтовся вера есть не более, чем почтав один конец.Смотри ж, как, наги сир, жлоблюсь о Господе, и этоодно тебя избавит от ответа.Но это – подтверждение и знак,что в нищетевлачащий дни не устрашится кражи,что я кладу на мысль о камуфляже.Там, на кресте,не возоплю: «Почто меня оставил?!»Не превращу себя в благую весть!Поскольку боль – не нарушенье правил:страданье естьспособность тел,и человек есть испытатель боли.Но то ли свой ему неведом, то лиее предел.___Здесь, на земле,все горы – но в значении их узком -кончаются не пиками, но спускомв кромешной мгле,и, сжав уста,стигматы завернув свои в дерюгу,идешь на вещи по второму кругу,сойдя с креста.Здесь, на земле,от нежности до умоисступленьявсе формы жизни есть приспособленье.И в том числевзгляд в потолоки жажда слиться с Богом, как с пейзажем,в котором нас разыскивает, скажем,один стрелок.Как на сопле,все виснет на крюках своих вопросов,как вор трамвайный, бард или философ -здесь, на земле,из всех угловнесет, как рыбой, с одесной и с левойслиянием с природой или с девойи башней слов!Дух-исцелитель!Я из бездонных мозеровских блюдтак нахлебался варева минути римских литер,что в жадный слух,который прежде не был привередлив,не входят щебет или шум деревьев -я нынче глух.О нет, не помощьзову твою, означенная высь!Тех нет объятий, чтоб не разошлиськак стрелки в полночь.Не жгу свечи,когда, разжав железные объятья,будильники, завернутые в платья,гремят в ночи!И в этой башне,в правнучке вавилонской, в башне слов,все время недостроенной, ты кровнайти не дашь мне!Такая тишьтам, наверху, встречает златоротца,что, на чердак карабкаясь, летишьна дно колодца.Там, наверху -услышь одно: благодарю за то, чтоты отнял все, чем на своем векувладел я. Ибо созданное прочно,продукт трудаесть пища вора и прообраз Рая,верней – добыча времени: теряя(пусть навсегда)что- либо, тыне смей кричать о преданной надежде:то Времени, невидимые прежде,в вещах чертывдруг проступают, и теснится грудьот старческих морщин; но этих линий - их не разгладишь, тающих как иней,коснись их чуть.Благодарю...Верней, ума последняя крупицаблагодарит, что не дал прилепитьсяк тем кущам, корпусам и словарю,что ты не в мастьмоим задаткам, комплексам и форамзашел – и не предал их жалким формамменя во власть.___Ты за утратугоразд все это отомщеньем счесть,моим приспособленьем к циферблату,борьбой, слияньем с Временем – Бог весть! Да полно, мне ль!А если так – то с временем неблизким,затем что чудится за каждым дискомв стене – туннель.Ну что же, рой!Рой глубже и, как вырванное с мясом,шей сердцу страх пред грустною порой,пред смертным часом.Шей бездну мук,старайся, перебарщивай в усердьи!Но даже мысль о – как его! – бессмертьиесть мысль об одиночестве, мой друг.Вот эту фразухочу я прокричать и посмотретьвперед – раз перспектива умеретьдоступна глазу -кто издалиоткликнется? Последует ли эхо?Иль ей и там не встретится помеха,как на земли?Ночная тишь...Стучит башкой об стол, заснув, заочник.Кирпичный будоражит позвоночникпечная мышь.И за окномтолпа деревьев в деревянной раме,как легкие на школьной диаграмме,объята сном.Все откололось...И время. И судьба. И о судьбе...Осталась только память о себе,негромкий голос.Она одна.И то – как шлак перегоревший, гравий,за счет каких-то писем, фотографий,зеркал, окна, - исподтишка...и горько, что не вспомнить основного!Как жаль, что нету в христианстве бога -пускай божка -воспоминаний, с пригоршней ключейот старых комнат – идолища с ликомстарьевщика – для коротанья слишкомглухих ночей.Ночная тишь.Вороньи гнезда, как каверны в бронхах.Отрепья дыма роются в обломкахбольничных крыш.Любая речьбезадресна, увы, об эту пору -чем я сумел, друг-небожитель, спорунет, пренебречь.Страстная. Ночь.И вкус во рту от жизни в этом мире,как будто наследил в чужой квартиреи вышел прочь!И мозг под током! И там, на тридевятом этажегорит окно. И, кажется, ужене помню толком,о чем с тобойвитийствовал – верней, с одной из кукол,пересекающих полночный купол.Теперь отбой,и невдомек,зачем так много черного на белом?Гортань исходит грифелем и мелом,и в ней – комокне слов, не слез,но странной мысли о победе снега - отбросов света, падающих с неба, -почти вопрос.В мозгу горчит,и за стеною в толщину страницывопит младенец, и в окне больницыстарик торчит.Апрель. Страстная. Все идет к весне.Но мир еще во льду и в белизне.И взгляд младенца,еще не начинавшего шагов,не допускает таянья снегов.Но и не детьсяот той же мысли – задом наперед -в больнице старику в начале года:он видит снег и знает, что умретдо таянья его, до ледохода.март – апрель 1970
Ничем, Певец, твой юбилеймы не отметим, кроме лестирифмованной, поскольку вместедавно не видим двух рублей.Суть жизни все-таки в вещах.Без них – ни холодно, ни жарко.Гость, приходящий без подарка,как сигарета натощак.Подобный гость дерьмо и тварьсам по себе. Тем паче, в массе.Но он – герой, когда в запасеимеет кой-какой словарь.Итак, приступим. Впрочем, речьтакая вещь, которой, Саша,когда б не эта бедность наша,мы предпочли бы пренебречь.Мы предпочли бы поднестиперо Монтеня, скальпель Вовси,скальп Вознесенского, а вовсене оду, Господи прости.Вообще, не свергни мы царяи твердые имей мы деньги,дарили б мы по деревенькеЧетырнадцатого сентября.Представь: имение в глуши,полсотни душ, все тихо, мило;прочесть стишки иль двинуть в рылоравно приятно для души.А девки! девки как одна.Или одна на самом деле.Прекрасна во поле, в постелида и как Муза не дурна.Но это грезы. Наявуты обладатель неименьяв вонючем Автово, – каменья,напоминающий ботвугнилой капусты небосвод,заводы, фабрики, больницыи золотушные девицы,и в лужах радужный тавот.Не слышно даже петуха.Ларьки, звучанье похабели.Приходит мысль о Коктебеле -но там болезнь на букву 'Х'.Паршивый мир, куда ни глянь.Куда поскачем, конь крылатый?Везде дебил иль соглядатайили талантливая дрянь.А эти лучшие умы:Иосиф Бродский, Яков Гордин -на что любой из них пригоден? Спасибо, не берут взаймы.Спасибо, поднесли стишок.А то могли бы просто водкуглотать и драть без толку глотку,у ближних вызывая шок.Нет, европейцу не понять,что значит жить в Петровом граде,писать стихи пером в тетрадии смрадный воздух обонять.Довольно, впрочем. Хватит лезтьв твою нам душу, милый Саша.Хотя она почти как
