___Второго января, в глухую ночь,мой теплоход отшвартовался в Сочи.Хотелось пить. Я двинул наугадпо переулкам, уходившим прочьот порта к центру, и в разгаре ночинабрел на ресторацию «Каскад».Шел Новый Год. Поддельная хвоясвисала с пальм. Вдоль столиков кружилсягрузинский сброд, поющий «Тбилисо».Везде есть жизнь, и тут была своя.Услышав соло, я насторожилсяи поднял над бутылками лицо.«Каскад» был полон. Чудом отыскавпроход к эстраде, в хаосе из лязгаи запахов я сгорбленной спинесказал: «Альберт» и тронул за рукав;и страшная, чудовищная маскаоборотилась медленно ко мне.Сплошные струпья. Высохшие инабрякшие. Лишь слипшиеся пряди,нетронутые струпьями, и взглядпринадлежали школьнику, в мои,как я в его, косившему тетрадиуже двенадцать лет тому назад.«Как ты здесь оказался в несезон?»Сухая кожа, сморщенная в видекоры. Зрачки — как белки из дупла.«А сам ты как?» «Я, видишь ли, Язон.Язон, застярвший на зиму в Колхиде.Моя экзема требует тепла…»Потом мы вышли. Редкие огни,небес предотвращавшие с бульваромслияние. Квартальный — осетин.И даже здесь держащийся в тенимой провожатый, человек с футляром.«Ты здесь один?» «Да, думаю, один».Язон? Навряд ли. Иов, небесани в чем не упрекающий, а простосливающийся с ночью на животи смерть… Береговая полоса,и острый запах водорослей с Оста,незримой пальмы шорохи — и вотвсе вдруг качнулось. И тогда во тьмена миг блеснуло что-то на причале.И звук поплыл, вплетаясь в тишину,вдогонку удалявшейся корме.И я услышал, полную печали,«Высокую-высокую луну».1966–1969
«Сумев отгородиться от людей…»
Сумев отгородиться от людей,я от себя хочу отгородиться.Не изгородь из тесаных жердей,а зеркало тут больше пригодится.Я озираю хмурые черты,щетину, бугорки на подбородке…Трельяж для разводящейся четы,пожалуй, лучший вид перегородки.В него влезают сумерки в окне,край пахоты с огромными скворцамии озеро — как брешь в стене,увенчанной еловыми зубцами.Того гляди, что из озерных дырда и вообще — через любую лужусюда полезет посторонний мир.Иль этот уползет наружу.
