— Зайдите.
Мистер Гарольд Лестер, мужчина в расцвете сил, как говорили о нем шепотом служанки, проводил вечера либо в клубе, либо в кабинете, с книгой и бокалом вина. Он холодно поинтересовался, как дочь провела день, и Мэриан так же безжизненно ответила, что все прошло просто замечательно. Почему-то при отце она теряла способность к живому, яркому рассказу, хотя от природы была наделена воображением и наблюдательностью, позволяющими ей очень образно рассказывать об увиденном. Но все ее истории адресовались обычно гувернантке, так как мать хоть и слушала внимательно, но ее ответные реплики всегда содержали поучения: что Мэриан сделала не так, что следовало сказать в том или ином случае, как надо было сесть или встать, чтобы показать себя настоящей маленькой леди.
Со временем у Мэриан отпала охота делиться впечатлениями и с матерью тоже, и теперь из доверенных лиц у нее осталась только мисс Беллсайд, питающая к воспитаннице нежную привязанность.
Получив от отца сухой поцелуй в лоб и новую книгу — это было единственное, что объединяло отца и дочь, — Мэриан направилась дальше по коридору, в будуар матери.
Леди Джун Лестер сидела у рабочего столика в окружении множества зажженных свечей и вышивала. Ее бесконечные рукоделия потрясали своим мастерством и скрупулезностью деталей, так что модные дамские журналы регулярно просили ее поделиться трафаретами для вышивки, которые миссис Лестер создавала по собственным рисункам.
— Как ты провела день, дорогая? — в голосе матери было ровно столько ласки, чтобы отличать ее обращение к дочери от разговора с прислугой.
— Очень хорошо, матушка, — кратко ответила Мэриан, робко надеясь, что, может быть, сегодня нравоучений не будет — ей так не хотелось портить этот день.
— Полагаю, ты вела себя, как подобает маленькой леди Лестер? — похоже, надеждам не суждено было исполниться.
Мэриан внезапно почувствовала раздражение — ну почему в их доме всегда так мрачно, а как было бы хорошо навсегда остаться у Лоу! В качестве гостьи, а может быть, даже их дочери! Испугавшись собственной мысли, она ответила резче, чем следовало:
— Я вела себя так же, как все другие дети!
— Ты должна была вести себя не как все, а как положено членам твоей семьи! — миссис Лестер удивилась ноткам протеста, прозвучавшим в голосе дочери.
— Неужели я должна была сидеть в уголке, как бабушка Сьюзен, когда все ели торт и играли в разные игры? — Мэриан была готова расплакаться, такой несправедливой казалась ей обязанность быть «леди».
— Вовсе нет. Но ты должна помнить, что мы с отцом хотим тобой гордиться, — голос матери смягчился, и она ласково взяла дочь за руку.
Мэриан вздохнула и, собравшись с духом, решила все-таки поделиться увиденным:
— Там было так весело, матушка, и мне тоже хотелось играть и веселиться. Папа Сьюзен, мистер Лоу, представлялся медведем, но нас ему напутать не удалось, а малыши с визгом стали прятаться под стульями и даже разбили вазу.
Этого говорить не следовало — леди Лестер сразу напряглась:
— А миссис Лоу? Она ругала вас за это? Надеюсь, ты в это время находилась далеко от вазы.
— Она только рассмеялась и сказала, что это к счастью. Конечно, в этом не было моей вины, — надулась Мэриан.
— Тебе не стоит обижаться на то, что я напоминаю тебе о манерах. Мисс Беллсайд слишком балует тебя, но кто-то же должен сделать из тебя изысканную барышню. Я воспитываю тебя так, как воспитывала меня моя собственная мать, твоя бабушка Олдберри. И, как видишь, я выросла и превратилась если не в безупречную, то во вполне достойную леди.
— Зато ты никогда не смеешься и не рассказываешь всякие забавные истории, как миссис Лоу! Ах, мама, ну почему у нас всегда все так чинно и скучно, когда у меня бывает день рождения? — вырвалось у Мэриан. — И папа ни разу в моей жизни не пошутил со мной! И не поцеловал тебя!
Выплеснув наболевшее, девочка расплакалась, упав на колени и уткнувшись носом в темное платье матери — дома миссис Лестер всегда носила коричневые и серые наряды, только в гости надевая любимые синевато-зеленые, как морская вода, цвета. Ее глаза такого же цвета, увы, не сверкали и не переливались, в отличие от струящегося шелка. Точно такого же оттенка были глаза Мэриан, и в них часто зажигался огонек, но это почти всегда оказывалась обида или разочарование и лишь изредка — чистая детская радость.
В остальном она также очень походила на мать, только темно-рыжие волосы вились и пушились, доставляя неудобства неизменно ворчащей горничной, с трудом справлявшейся с заплетанием кос.
— Дитя, — миссис Лестер горестно вздохнула, по лицу ее пробежала тень, но оно тут же приняло обычное выражение, серьезное и даже замкнутое. — В каждой семье свои правила. Твой отец — лорд, ему не подобает шалить с детьми. То, что допустимо для миссис Лоу, неприемлемо для меня. И на тебя также ложится обязанность соблюдать эти правила. Я понимаю, что тебя привлекает у Лоу, они хорошие люди, пусть и не очень богатые и знатные, и не запрещаю тебе общаться со Сьюзен. Зато наша семья намного состоятельнее, и твое будущее представляется мне намного более блестящим, чем у твоей подружки.
Мэриан подняла головку и тряхнула растрепанными локонами, над которыми по случаю праздничного визита так долго мучилась горничная вместе с мисс Беллсайд. Мать с огорчением убедилась, что все доводы проходят мимо ушей расстроенного ребенка. Мэриан задала тот вопрос, ответа на который у матери не было:
— Вы ведь не любите друг друга, да? — Девочка всхлипнула. — И меня… тоже?
— Ну конечно, мы любим тебя, милая. Просто мы не такие эмоциональные люди, как мистер и миссис Лоу. Вспомни, когда ты была больна, твой отец вместе со мной сидел ночами у твоей кроватки. И ты всегда получаешь лучшие игрушки и платья. А твои бабушка и дедушка Олдберри очень любят тебя, и дедушка Лестер всегда присылает тебе чудные подарки. И твоему появлению на свет были очень рады твои прабабушка и прадедушка Фицривер, до самой своей смерти они беспокоились о том, как ты растешь. Ты хорошая девочка, как можно не любить тебя? Но с твоей стороны нехорошо думать так о своей семье, — конечно, мать не могла не использовать возможность пожурить дочь.
Мэриан, как и ожидалось, устыдилась и, сраженная приведенными доводами, попросила прощения за дерзкие слова о родителях. После чего мать поцеловала ее и сама отвела в уютную спаленку, отделанную в любимом цвете Мэриан — голубом.
И только оставшись одна в кроватке, среди кружев и бантиков, девочка вспомнила, что матушка ответила только на один из двух ее вопросов. Она ничего не сказала о том, что они с отцом любят друг друга. И подозрение, возникшее у нее во время подъема по лестнице, превратилось в горькую уверенность. Вот тогда-то, вытащив из-под подушки дневник, девочка дрожащей рукой вписала фразу, тяжесть которой отныне будет всегда висеть над ее головой. «Мои родители не любят друг друга».
Грустно улыбнувшись, Мэриан перелистнула еще несколько страниц. «Воистину эта тетрадь — сборник моих печалей», — подумала она.
Вот еще заплаканные страницы — умер дедушка Олдберри. С годами он стал излишне тучным, и сердце не смогло с этим справиться. Его имущество унаследовал какой-то дальний родственник по мужской линии, даже не носящий фамилию Олдберри. Оставшаяся в одиночестве миссис Олдберри переехала в дом Лестеров в Марсденли. Мэриан спрашивала мать, почему они не могут пригласить бабушку жить в их огромном лондонском особняке, но леди Лестер отвечала коротко: твой папа не желает этого, ему не нравится твоя бабушка. Вместо этого Мэриан отправили поддержать миссис Олдберри, и первые несколько месяцев это было едва ли не самое счастливое время — сколько хочешь бегать по огромному запущенному саду, разглядывать картины и старинные безделушки в доме. По сравнению с материнскими поучениями бабушкино воспитание показалось девочке очень мягким. Но деятельная натура миссис Олдберри приводила к постоянным стычкам с экономкой, и нервы ее становились все более слабыми, что влекло за собой слезы, головную боль и нервные припадки, пугающие внучку. Через пять месяцев Мэриан вернули домой, а еще через полгода бабушка умерла.
Леди Лестер тяжело переживала смерть родителей, она постоянно находилась в плохом настроении,
