Голова Юкико попыталась породить синтетическое мурлыканье – не вышло. Сну требовалось кошачье мурлыканье – тогда он мог жить дальше. А потом он начал разламываться – словно мощное землетрясение. Рушились громадные осколки. Теплый осенний дождь обернулся руинами, кладбище схлопнулось, как потрепанный карточный столик, а покой и довольство обратились в ничто.
Кошка встала на постели, потянулась и спрыгнула на пол. Очень медленно побрела в кухню, по пути остановившись, чтобы снова потянуться.
Когда она добралась к плошке у холодильника в кухне, Киото закончился.
Авария
Почему полицейские мертвы?
Проще простого.
Отправившись к бунту на двух городских полицейских машинах, они изобретательно умудрились устроить столкновение, которое чудесным образом всех убило. Обычно такие аварии приводят к мелким травмам и все участники выползают из машин и уходят – потрясенные до глубины души, конечно, однако целехонькие.
В этой аварии все повернулось иначе.
Все ухитрились убиться насмерть.
В двух машинах было шесть полицейских, и все они были крайне мертвы. Малоприятное зрелище. Обойдемся без детального осмотра вблизи. Пускай все остается как есть. Городской полицейский участок покончил с собой. Конченным он и останется, а мы лишь добавим, что обычно вокруг таких аварий собирается громадная толпа. Улицы кишат зеваками, но поскольку в нескольких кварталах оттуда свирепствовал бунт, на месте аварии никого не оказалось. Две запутавшиеся друг в друге машины, набитые телами мертвых полицейских, а вокруг ни души. Очень странное зрелище.
Нереальное.
Никто даже не побеспокоился звякнуть в участок и рассказать об аварии женщине, которая работала диспетчером.
После первого звонка про бунт никто больше не звонил. Все деловито бунтовали на бунте, поэтому диспетчер решила, что все под контролем. Сидела в участке и красила ногти.
Июль
Тридцать секунд спустя в мозгу у него перекувырнулось, и он решил ей все-таки позвонить. Должен же быть конец его страданиям. Не могут же они тянуться вечно. Разбудив ее среди ночи и сказав, что любит ее и сейчас помчится к ней домой на такси, он разрешит свои мученья.
Он встал с дивана и подошел к телефону. Поднял трубку и набрал первую цифру ее номера.
Потом набрал вторую цифру.
Любовь – это такая разновидность безумия.
Он набрал третью цифру.
Еще четыре
Он уже практически на полпути.
Надо лишь набрать остальные цифры, подождать, пока будет звонить телефон, а потом она подойдет, и он услышит ее голос, и вот что на самом деле сказала бы она – свободная от его фантазий о том, что она делает, и кто она такая, и от всего остального, чем его мозг играл в пинг-понг.
У нее был бы очень сонный голос.
Она сказала бы:
– Да, кто это?
А он сказал бы:
– Это я. Я люблю тебя. Я хочу тебя увидеть прямо сейчас. Можно я приеду?
– Нет, я не хочу тебя видеть, – сказала бы она и повесила трубку.
Вот что случилось бы на самом деле.
Она от него устала.
Она хотела снова жить сама по себе.
Она больше не могла тратить на него время.
Она отдала ему всю жизнь, которую могла себе позволить. У нее для него больше не осталось жизни. Она хотела что-то оставить для жизни себе.
Он начал набирать четвертую цифру, но так и не закончил. Повесил трубку. Вернулся к дивану и сел. Потер глаза, будто старик.
Секунд тридцать в голове у него было совершенно пусто – весьма необычно, ибо там почти всегда маршировал парад Четвертого июля.
– Господи, – наконец сказал он вслух самому себе. – Я это чуть не сделал. Я ей чуть не позвонил. Надо взять себя в руки.
Без десяти одиннадцать, и спать ему совершенно не хотелось. Он задумался, чем бы занять остаток ночи.
Ночь удлиняется, когда прокисает любовь.
Замена
Кошка попила в темной кухне и пошла назад по коридору в спальню, где спала ее японская хозяйка.
Посреди коридора кошка вспомнила, что забыла поесть. Она любила сжевать пару кусочков сухого корма среди ночи, попив воды.
Кошка вернулась в кухню.
Снова попила, потом принялась грызть кошачий корм, а японка спала в постели.
Юкико отдыхала в пустоте между снами.
Киото исчез.
Скоро его заменит что-нибудь другое.
Губы Юкико слегка приоткрылись, и дыхание тихонько летало меж них.
Ей нравилось смотреть сны, потому что редко снились кошмары. Сны были приятным развлечением. В жизни у нее не бывало ночной бессонницы, потому что Юкико всегда предвкушала, как уснет и посмотрит сны.
Пусть и горюя, она мгновенно уснула в ночь после отцовского самоубийства много лет назад в Сиэтле, и ей в ту ночь даже снились хорошие сны. Ей снилось, что отец не умер, что утром он разбудит ее в школу, как всегда.
Паутина
Американскому юмористу нужно было куда-то деть ночь, которая разрасталась вокруг в длинноты. Сон его не интересовал. Юморист просто не мог одиноко сидеть в квартире, пока не наступит день. Он так не хотел.
Потом он кое-что надумал.
Подошел к телефону и набрал номер.
Не японкин номер.
Номер стюардессы, с которой юморист годами встречался от случая к случаю. Живя в городе, она часто не ложилась спать подолгу. Она была из тех женщин, которые особо не любят никуда ходить, а любят околачиваться в квартире, занимаясь мелочами, – слушать проигрыватель, или вязать, или найти еще какое крохотное полночное занятие, в самый раз для одиночества в квартире среди ночи.
Может, она хотела сидеть ночами дома, потому что каждые несколько дней летала по всей стране.
Когда зазвонил телефон, она сидела на ковре и читала «Космополитен».
Она знала, что лишь один человек на свете позвонит ей в такой поздний час. Она отложила журнал и проползла по ковру к телефону. Взяла телефон со стола и поставила на пол.
– Привет, сова ночная, – жизнерадостно сказала она.
Она всегда была жизнерадостна.
– Ты чем занята? – спросил он.
