– Прошу вас, дамочка, – сказал он.
Старуха капельку походила на его бабушку.
Не помогло.
Она все плакала.
Линкольн
Ну, вот и все.
Спустя неделю президент Соединенных Штатов приехал в город и произнес знаменитую речь о залечивании ран, об американцах, которые рука об руку вместе шагают в дивное славное будущее и т. д.
Его речь транслировалась через спутник по всему миру и телезрителей собрала больше, чем Суперкубок. Позже эту речь напечатают в школьных учебниках и станут описывать в тех же красках, что Геттисбергское послание Линкольна.
Самые знаменитые строки этой речи были такие:
– Мы на пороге великого общего будущего. Пойдемте же в это будущее рука об руку, и слава Господня факелом осветит нам путь, а милость Его и прощение станут нам тропою.
Город объявили национальным памятником, и он стал ничего себе туристской достопримечательностью, а громадное тамошнее кладбище появилось на миллионах открыток.
Мэра, Генерала Номерной Знак Доблести, провозгласили героем – запутавшимся, да, однако же героем, и на кладбище выделили приятный участок с его изваянием на могиле.
В первый год пребывания города национальным памятником его посетило больше народу, чем видело Большой Каньон.
«Мне это, наверное, снится, – подумала она, – нельзя же на таком расстоянии услышать, как мурлычет кошка». Она все острее сознавала, что ей снится сон, и у сна менялись краски и яркость. Сон был теперь чуточку блеклым и передержанным.
Кошачье мурлыканье стало главной темой. Все громче, громче и, наконец, – похоже на нежную цепную пилу. Потом ее отец, который был живым и всем, чего не увидишь во сне, поменялся на мертвого. Он мертв, но его все равно не увидишь.
Его смерть стала всем, чего не увидишь во сне, но Юкико это не огорчило. Его смерть просто была. Она была факт.
Больше всего Юкико интересовало кошачье мурлыканье. Она не понимала, отчего оно такое громкое и как же она слышит его с крыльца.
И ночь шла, Юкико грезила, а ее долгие волосы зеркалом отражали тьму.
Япония
Теперь стало 11.15.
Американский юморист решил, что, пока сидит с нитью японского волоса в руке, он хочет послушать музыку. Он встал с японским волосом в руке, отошел от дивана и включил радио.
Комнату внезапно наполнил кантри-энд-вестерн. Юмористу нравился К-энд-В. Его любимая музыка. Он вернулся, сел на диван и, держа свой японский волос, послушал песни о разбитом сердце и вождении грузовика.
Он задумался, не писал ли кто песню кантри-энд-вестерн о любви к японке. Решил, что никто не писал. Маловероятная тема для песни К-энд-В. «Может, мне стоит ее написать», – подумал он и начал складывать песню в голове:
Он писал в голове песню и представлял, как Уэйлон Дженнингс поет ее в «Грэнд-оул-оупри»:[9]
Уэйлон Дженнингс отлично спел песню, а еще он ее записал, и песня стала американским хитом номер один. Она играла в каждом баре или кафе Америки и вообще повсюду, где люди слушали кантри-энд-вес-терн. Она царила в эфире.
Юморист вслух запел сам себе:
сжимая в пальцах одинокую долгую нить черного волоса.
Послесловие
Ричард Бротиган – человек, который в этом мире не дома
Герой контркультуры, литературный идол шестидесятых и начала семидесятых, последний из битников, мост между
Ричард Бротиган родился 30 января 1935 года в Такоме, штат Вашингтон. Это был разгар Великой депрессии, глубоко отпечатавшейся на судьбах и мировоззрении нескольких поколений американцев. Семья, состоявшая из матери, двух сестер, брата и сменяющих друг друга отчимов, была не просто бедной, а нищей, жила случайными заработками и пособиями, часто переезжала с места на место. О том, что его настоящая фамилия Бротиган, Ричард узнал от матери, только когда пришло время получать аттестат: мать решила, что в документе должно стоять верное имя.
Очень мало известно о детстве и юности Ричарда Бротигана – те, кто его знал, отмечали скрытность во всем, что касалось биографии. Даже дочь, долгое время бывшая самым близким ему человеком, с удивлением вспоминала, что, пересказывая ей эпизоды своего детства, отец никогда не называл родных по именам. Кое-что можно понять, читая его книги.
«Ребенком – когда я впервые услышал о рыбалке в Америке? От кого? Кажется, это был отчим.
Лето 1942 года.
Старый пьяница рассказал мне о рыбалке в Америке. Когда он был в состоянии говорить, форель в его устах становилась драгоценным и умным металлом».
Эта цитата из «Рыбалки в Америке».
«Моя мать мирилась с моим существованием» – слова главного героя и рассказчика из написанного в 1979 году романа «И ветер не уносит прочь».
«Я не помню, чтобы мать когда-нибудь обнимала Ричарда или говорила нам, что она нас любит», – из воспоминаний младшей сестры.
Трудно обвинять замотанных нищетой и беспросветностью людей в том, что у них не хватало сил на любовь к своим детям.
Маленькому мальчику, которому не хватало в жизни любви и игрушек, приходила на помощь могучая сила – воображение. Принимая облик Бодлера, рыбалки в Америке, арбузного сахара, загадочной библиотеки, где хранятся книги, которые никто не прочтет, таинственного старика, живущего у пруда в самодельной хижине, дождя над горами или самой смерти, – оно не покидало его до конца жизни.
Он хорошо учился, несмотря на постоянные переезды и меняющиеся школы, рано пристрастился к чтению, часами просиживал в библиотеках, начал сочинять сам и в пятнадцать лет твердо знал, что будет писателем, – выбор, который вызвал у окружающих, мягко говоря, недоумение. При этом характер у юного дарования был далеко не ангельский. Ни один из биографов Бротигана не обошел вниманием эпизод, о
