никогда не знаем, что случится дальше.
– Однажды во всех наших туфлях мы нашли зеленые перья, – сказала мисс Хоклайн. – А в другой раз сидели в гостиной наверху и о чем-то разговаривали, как вдруг оказались голые. Вся одежда просто исчезла у нас с тел. И мы никогда ее больше не видели.
– Да, – подхватила другая мисс Хоклайн. – Я просто, блядь, рассвирепела. Мне то мое платье очень нравилось. Купила его в Нью-Йорке, и оно у меня было любимое.
Грир с Камероном никогда раньше не слыхали, чтобы элегантная леди произносила слово «блядь». Однако надо привыкать, потому что женщины Хоклайн ругались часто. Этому они научились у своего отца, который с языком обращался очень вольно и потому в Гарварде даже несколько прославился.
Но к делу: продолжаем историю…
– А что-нибудь плохое случалось? – спросил Камерон.
– Нет, одни детские проказы – только у дитятки сверхъестественные силы.
– Что значит «сверхъестественные»? – спросил Камерон.
Мисс Хоклайн переглянулись. Камерону не понравилось, как они переглянулись. Что, блядь, просто ответить трудно? Всего-то делов.
– Это означает «необычные», – сказала мисс Хоклайн.
– Отрадно слышать, – сказал Камерон. Но неприятно этак сказал.
– А вы боитесь когда-нибудь, чего эти химикаты учудят в следующий раз? – спросил Грир, перехватывая беседу у Камерона и стараясь устроиться в ней поуютнее.
Мисс Хоклайн вздохнули с облегчением. Им вовсе не хотелось обижать Камерона словом «сверхъестественный». Они понимали, что это глупо – таким манером переглядываться, – и жалели, что так поступили.
– Это не злые вещи, – сказала мисс Хоклайн. Она собиралась сказать «злонамеренные», но передумала. – Иногда они просто очень раздражают, например, когда у меня с тела пропало мое любимое платье.
– А что эти химикаты должны делать, когда вы их завершите? – спросил Грир. – И это они съели вашу собачку?
– Мы не знаем, что они должны делать, – ответила мисс Хоклайн. – Отец сказал, что, когда «Химикалии» будут закончены, решение ответа на главную проблему человечества отыщется.
– И какова она? – спросил Камерон.
– А этого он не сказал, – ответила мисс Хоклайн.
Собачка
– Вы не ответили про собачку, – сказал Камерон.
– Нет, то были не «Химикалии», – ответила мисс Хоклайн. – Они ничего не ели. Они просто шалят.
– Тогда что же съело собачку? – спросил Камерон.
Ему очень, очень хотелось знать, что съело собачку.
– Более ранняя смесь, которую заварил папа, – ответила мисс Хоклайн.
– А она имела отношение к «Химикалиям»? – спросил Камерон.
Он только что перенял привычку называть последний эксперимент профессора Хоклайна «Химикалиями».
Мисс Хоклайн не хотелось говорить того, что она собиралась говорить. Камерон внимательно присматривался к ее лицу перед тем, как она заговорила. Выглядела она виноватым ребенком, которому все равно не терпится сказать.
– Да, собачку съела ранняя стадия «Химикалий», но папа взял эту дрянь и просто смыл в туалет.
Мисс Хоклайн залилась румянцем и посмотрела в пол.
Венеция
Мисс Хоклайн встала с кресла, в котором мрачно сидела, будто наказанное дитя, и подошла к камину поворошить уголь.
Все ждали, когда она закончит и дернется к разговору о «Химикалиях», съеденной собачке и т. д., а также к другим вопросам, которые могли вызвать интерес 13 июля 1902 года.
Пока они ждали, Камерон сосчитал лампы в гостиной – семь, кресла – шесть, картины на стенах – пять. Картины изображали такое, чего Камерон раньше не видел. На одной была улица, уставленная зданиями. Улицу заполняла вода. По воде плыли лодки.
Камерон никогда не видел улицу с лодками вместо лошадей.
– А это что за чертовщина? – спросил он, показывая на картину.
– Венеция, – ответила мисс Хоклайн.
Покончив с камином, мисс Хоклайн снова уселась, и беседа возобновилась. Вообще-то повторилось почти все, о чем они говорили раньше, а потом перешлось к чему-то еще.
Попугай
– Если «Химикалии» могут переставлять мысли у вас в голове и красть одежду с тела, мне кажется, у вас тут кое-что опасное завелось, – сказал Грир.
– Нас беспокоит чудище, – сказала мисс Хоклайн.
– Которое? – спросил Грир. – По-моему, у вас тут их два. И с тем, которое за железной дверью в ледовых пещерах, хлопот будет меньше.
– Давай прямо сейчас спустимся и прикончим эту ебучку, – сказал Камерон. – Разберемся с ним, и тогда можно будет думать о другом, если тебе хочется о нем думать. Надоело мне разговоры разговаривать. Это нас ни к чему не приводит. Я схожу за ружьями, а потом спустимся и убьем. Вы знаете, как оно выглядит, большое оно или нет, и вообще, что оно, блядь, такое?
– Нет, мы его никогда не видели, – ответила мисс Хоклайн. – Оно только воет и колотит в ту железную дверь, которая между ледовыми пещерами и лабораторией. С тех пор, как исчез отец, мы ее держим на запоре.
– А воет оно как? – спросил Камерон.
– Воет оно так, будто вода льется в стакан, – ответила мисс Хоклайн. – Будто лает собака и болбочет пьяный попугай. Только очень, очень громко.
– Мне кажется, для такого понадобится помповое ружье, – сказал Камерон.
Дворецкий
И тут в дверь постучали. Стук эхом разнесся по всему дому и навлек молчание на всех, кто сидел в гостиной.
– Что это? – спросил Грир.
– Кто-то стучится в дверь, – ответил Камерон.
Мисс Хоклайн встала и направилась к двери в холл.
– Это дворецкий, – сказала другая мисс Хоклайн, не вставая с кресла.
– Дворецкий? – переспросил Грир.
– Да, дворецкий, – сказала другая мисс Хоклайн. – Он ездил в Брукс за тем, что мы заказали
Они услышали, как мисс Хоклайн открыла парадную дверь, а затем – сначала один голос, за ним другой.
– Здравствуйте, мистер Морган, – сказала она. – Удачно ли съездили?
Голос у нее был очень официальный.
– Да, мадам. Я привез все, что вы заказывали.
Дворецкий отвечал ей старческим голосом.
– Похоже, вы немного устали, мистер Морган. Не умыться ли вам с дороги, а затем не сходить ли на кухню и не выпить чашечку кофе? От чашечки вам станет лучше.
– Благодарю вас, мадам. Я бы не отказался смыть с себя этот дорожный прах, а чашечка кофе освежит меня после путешествия как нельзя лучше.
– Что в Бруксе? – спросила мисс Хоклайн.
– Праховато и уныло, как обычно, – ответил мистер Морган.
– Нашлось ли все, что мы заказывали?
– Да, – сказал мистер Морган.
