Она между тем продолжает:
— Вы знаете, у вас не лицо, а месиво. Разбитый нос, синяки… Болит, наверное?
Наконец я выговорил:
— Хотите выпить?
— Нет, спасибо, мне уже хватит.
Если сомневаешься — нахами. В тюрьме это всегда срабатывало. Я спросил:
— Как это вы пришли одна в дерьмовый претенциозный паб к северу от реки?
Прямо как будто дал ей пощечину. Она дотронулась до шрама, проговорила:
— Так сильно заметно?
Я сказал без всякой жалости:
— А что ж вы с ним ничего не сделаете?
Еще одна пощечина. Она отодвинулась, сказала:
— Извините, что я вас побеспокоила.
Теперь я мог разговаривать, сказал:
— Я Митч, как у вас дела? Не обижайтесь на меня, просто у меня был тяжелый день.
Она улыбнулась. Господи, улыбка была такой ослепительной, что даже шрам куда-то делся. Женщина предложила:
— Давай продолжим? Я возьму полпинты «Гиннеса».
— Да ну его к черту, давай возьмем чего-нибудь покрепче.
— Чего-нибудь грешного?
— Виски всегда грешен.
Заказал два больших. Если очень распалимся, они успокоят. Она сказала:
— Господи, великолепный напиток.
Я посмотрел на нее, спросил:
— Ты всегда говоришь то, что чувствуешь?
— Конечно, а ты разве нет?
— Практически никогда.
Ее звали Эшлинг, и, как только я расслабился, мы великолепно поладили. Мне не верилось, но я отлично проводил время. Мы вышли, доехали на такси до клуба, где играют кейджен[34] и ведрами подают жареные свиные ребрышки, за которые можно жизнь отдать. В больших таких ведрах, и пиво в кувшинах. И нельзя съесть ребрышки, не перепачкавшись. Стоит в этот клуб попасть — и всё, весь пьяный и в сале.
Она такой и стала.
Благослови ее Господь.
Там был небольшой танцпол, и она меня потащила танцевать. В оркестре играл гениальный скрипач, и мы как будто рехнулись. Все в поту, мы уселись за столик, выпили целый кувшин пива, съели кучу ребер и были наверху свинского блаженства.
Эшлинг схватила меня за руку, сказала:
— Поцелуй меня.
Я поцеловал, и больше уже нечего было желать. Потом подошел певец, которого приглашают петь с оркестром, и исполнил вещицу из южной глубинки, медленный вариант «Они ехали ночью по Олд Дикси». Мы медленно танцевали под эту музыку, и я был уже совсем близок к тому, что называется счастьем.
Я почти потерял сознание. Эшлинг сказала:
— Знаешь, Митч, ты великолепно целуешься.
Тут сам Боженька заплакал.
Она гладила меня рукой по затылку, подпевала, и тело мое просто наэлектризовалось. Она поила меня самой предательской отравой — надеждой.
Она закрыла глаза, попросила:
— Скажи мне, Митч, скажи мне, что это место никогда не закрывается.
— Если бы это было так.
Она открыла глаза, прибавила:
— Скажи мне что-нибудь хорошее — не обязательно правду, просто что-нибудь волшебное, что я всегда буду помнить.
Тогда, в тот самый момент, я почувствовал, что она это заслужила, и сказал:
— Ты самый чудесный человек из всех, кого я когда-либо встречал.
Она обняла меня, по-настоящему крепко, сказала:
— Это великолепно и безупречно.
И это тоже было правдой.
Иногда боги смягчаются, они даже думают: «Хватит уже, пусть этот засранец увидит наконец, как всё могло бы быть. И как оно есть у благословенных».
Когда оркестр закончил играть, Эшлинг предложила:
— Давай, Митч, поедем ко мне, в мою ужасную студию в юго-восточном Кенсингтоне, и я сварю тебе кофе по-ирландски.
Я поехал.
Кофе мы не пили, но сладко и нежно любили друг друга, и мне не верилось, что так бывает. Когда я уходил, она спросила:
— Я еще тебя увижу?
— Надеюсь, что да. Правда.
Прогулялся до дома по свежему воздуху. Мелодии кейджена, нежный голос Эшлинг, исключительная мягкость ее тела ослепили мой разум. Подходя к Холланд-парку, я пробормотал:
— Хватит об этом, я уже здесь.
На моей подушке лежало что-то, что я сначала принял за паука. Черное и раздавленное. Я медленно подошел и понял, что это такое. Бесформенные останки миниатюрной модели «роллс-ройса», которую я послал Ганту.
~~~
НАКОНЕЦ-ТО Я КУПИЛ машину. Да, самое время. Старая «вольво» стоила мне зарплаты за шесть месяцев — и никакой гарантии. Вся побитая, но кого из нас не били? Приводя ее в порядок все мысли о «ройсе» я из головы выбросил.
Чтобы прищучить Нортона, я три ночи мотался на машине по городу. В конце концов нашел около бара «Бидди Мэлоунз» на Хэрроу Роуд. Рядом с его делянкой.
Я ждал, так же как и все предыдущие ночи. Подошло время закрываться, тут он и выходит. Поручкался с провожающими.
Полное ничтожество на пьяном взводе. Он копался с ключами от машины, все продолжая смеяться, когда я легонечко приставил «глок» к его затылку, говорю:
— Кто теперь пустое место, а, придурок?
Затолкал его на заднее сиденье, ствол ко лбу приставил и говорю:
— Теперь можешь мне угрожать, урод.
Прошло прилично времени, прежде чем он пришел в себя:
— Митч… мы все решим… да?
— Знаки мне на подушке оставляете…
— Послушай, Митч, можно я поднимусь, пожалуйста, и мы с тобой все перетрем?..
Позволил ему сесть, спросил:
