Меня охватил необъяснимый страх. Как будто мне по руке нагадали. Эшлинг спросила:
— О чем ты думаешь?
— Уф.
— И что ты имел в виду?
Я имел в виду — или думал, что я имею в виду, — что кто-то как будто прошел по моей могиле. Спросил:
— Он откуда?
Услышал, как она рассмеялась, потом сказала:
— Это очень по-ирландски.
— Что?
— Отвечать вопросом на вопрос.
— А…
— Он из Голуэя, откуда родом кольцо Кладца. Правда, странно?
Я подумал, что это невыразимо жутко.
Продолжая ирландскую тему, «Фьюриз» пели «Прощаясь с Нэнси», а мы занялись горячей международной любовью. Эшлинг спросила:
— Ты любишь меня?
— Я уже почти попал.
— И ты женишься на мне?
— Можно и так сказать.
— Когда?
— Как только.
Она села.
— О господи, ты серьезно?
— Ну да.
Она выскочила из кровати, вернулась с шампанским, сказала:
— Вообще-то, это должен был быть «Черный бархат».
— Да?
Абсолютно точно копируя мой голос, она произнесла:
— К черту этот «Гиннес».
Я был так близок к счастью, как никогда. Совсем-совсем близко.
Изобразил провинциального козла, спросил:
— Хочешь большую свадьбу?
— Я хочу скорую свадьбу.
Любовь — или кто-то живший рядом с ней — сделала меня эгоистичным, или неосторожным, или просто идиотом. Я убедил себя… попытался перестать думать о том, что я совсем не проверял, что происходит с Бриони. И даже не позвонил.
Две ночи спустя я крепко спал в Холланд-парке. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем я проснулся. Наконец я схватил трубку, пробормотал:
— Что?
— Мистер Митчелл? Это доктор Пател.
— Кто?.. А да… Господи, который теперь час?
Я сел.
— Два тридцать… это очень срочно… Бриони…
— С ней все в порядке?
— У нее, вероятно, была передозировка.
— Вероятно? Ты что… догадки строишь?
— Я делаю все, что в моих силах, мистер Митчелл.
— Да, да, я еду.
Я подумал: «Самое лучшее время, чтобы хорошенько разогнать мой новый BMW». И еще подумал, что не может же он и вправду быть красным. Даже Лилиан Палмер не станет покупать красный BMW.
Но он и вправду был таким. Чертов красный BMW.
Хорошо хоть, что ночь была. «Сколько на нем можно выжать?» — подумал я. И понесся к огням на Ноттинг-Хилл Гейт. Это была не поездка, а мечта. Пока ждал у светофора, сбоку пристроилась синяя «мазда». В салон братки набились под самую крышу, рэп орет. У меня стекло было опущено, водитель «мазды» махнул мне, говорит:
— Братан, клевый цвет.
Я кивнул. Он протянул мне чинарик.
— Ты чего-то перенервничал, загрузись, успокойся.
Я взял, глубоко затянулся. Включился зеленый, водила «мазды» притопил с места, крикнул:
— Все будет круто!
Дурь ударила по глазам. Я чуть не сбил велосипедиста на круговой развязке Элефант и Кэстл.
Он выругался мне вслед, я проговорил:
— Спокойно, братан.
Приехал в больницу Святого Фомы, оставил машину на парковке для персонала. Вывалился мужик в униформе, заныл:
— Ой-ёй!
— Что?
— Это стоянка только для докторов.
— Я доктор.
— Ну да?
— Сколько можно курить? Бог мой, приятель, ты только взгляни на свой цвет лица, ты когда ЭКГ делал?
— Я…
— И заканчивай с этими гамбургерами, а то и полгода не протянешь.
Прошел мимо него, под кайфом, как будто в дремоте.
Встретил Патела напротив реанимации. Он не пожал мне руку, бросил в лицо:
— Ты обкурился.
— И что?
— Не стоило этого сейчас делать.
— Бриони в сознании?
— Нет.
— Тогда какая, на хрен, разница?
Я не знал, что подступила ярость, пока она не захватила меня всего. Древний гнев на гонца, принесшего дурные вести. Док сказал:
— Мы ее прочистили, она проглотила семьдесят девять таблеток парацетамола.
— Ты их посчитал, да?
Моя слюна брызнула ему на белый халат, я сжал кулаки. Еще пара секунд — и я бы его уже месил. Он попятился, спросил:
— Хочешь ее увидеть?
— Догадайся с трех раз, мать твою.
Для реанимации меня приодели:
халат
