Стражи

Он такой странный.

Затем тон меняется:

Барт спросил, хочу я,

чтобы он подвез меня домой.

Он потрясающий.

Мне никто никогда еще так

не нравился.

Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.

Последняя запись:

Я не могу дольше вести этот дневник.

Барт говорит, это только для детей.

Он пообещал подарить мне

золотой браслет,

если я пойду на вечеринку в пятницу.

Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:

— Где, черт возьми, ты был?

— Под прикрытием.

— Как же, поверила я тебе.

— И правильно сделала бы.

— Чего-нибудь хочешь?

— Пустяк.

— Валяй.

— Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?

— Конечно.

— Молодец. Как его зовут?

— Дай-ка взгляну. — Затем: — Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.

— Блеск!

— Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.

— Замечательно. Когда?

— В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?

— Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?

— Да хоть сотню.

Ты присматривался весь апрель

с большим терпением, называемым…

силой духа.

В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн были короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.

Я сказал:

— Как раз для таких представлений.

— Нормально?

— Блеск

Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.

Энн хмыкнула:

— Ты похож на избалованного священника?

— Капризного?

— Нет, избалованного в смысле… испорченного.

— Ммм… об этом стоит подумать.

Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:

— Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.

— Она нервничает?

— Я нервничаю.

Кэти я нашел в маленькой гримерной.

— Я знала, что ты зайдешь, — обрадовалась она.

— Да?

— Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… — Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.

— Что это? — спросил я.

— «Джек…» в смысле «Дэниелс». Хорошо забирает для начала.

— Да нет, спасибо.

— Что?

— Я не пью.

Она резко повернулась и переспросила:

— Ты что?

— Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.

— Ух ты!

Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:

— А борода? Она зачем?

— Придает уверенности.

— Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:

— Ты — лучше всех.

Энн держала в руках стаканы.

— Кока-кола… Я ничего не имела в виду.

— Кока-кола годится.

Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.

Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.

Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:

— Привет.

— И тебе привет.

Она сразу начала с пайковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен — от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.

Я сказал Энн: