двух фотографиях и молодой человек, которого я узнал. Закружилась голова, пришлось взять себя в руки. Я знал его. Ниалл О'Ши, который дурачился около дома моего детства. Мой отец еще сломал ему челюсть. Тот самый Ниалл О'Ши, который забрался на кран в порту и уплыл вдаль.
Господи.
Я сел за письменный стол профессора и принялся поочередно открывать ящики. В одном ящике увидел лист бумаги с текстом из пьесы «Дейдре – дочь печалей», который я запомнил и который начинался словами: «Это вы трое не увидите, как придет старость и наступит смерть…»
Мать твою.
Открыл нижний ящик и нашел зеленую папку, на которой крупными черными буквами было начертано:
В мозгах у меня все перемешалось. Я расследую дело, шаг за шагом, по-настоящему занимаюсь дельной работой, а чувствую себя мерзко. В папке я нашел три фотографии. Двух девушек я сразу узнал:
Сара Брэдли
Карен Лоу.
На обороте этих фотографий тем же резким почерком написано:
Девушку, запечатленную на третьей фотографии, я не знал. Я с мрачным предчувствием перевернул фото и прочитал:
Я уже почти все понял. Она была следующей, кто не увидит, как придет старость и наступит смерть.
Я встал и принялся ходить по комнате. Открыл бар. Там стояли бутылки с виски четырех сортов. Уф!
Я быстро закрыл дверцу. На столе я разглядел подставку для трубок с несколькими вересковыми трубками и в центре подставки –
Возможно ли это?
Я прошел в кухню и потратил полчаса на приготовление кофе: смолол зерна, сварил кофе по всем правилам. Редкий запах может сравниться с ароматом настоящего кофе. Он почти успокоил меня. Я никогда не пью кофе сладким, но сейчас поискал сахар. Я ощущал слабость и нуждался в подпитке. Обнаружил керамические кружки от Дона Кнокса, сделанные вручную. Вот только все грязные, так что я тщательно вымыл одну. Налил кофе и положил в чашку несколько ложек сахара. Молоко искать не стал. Предпочитаю кофе черным. Выпил его, сладкий и обжигающий, и сразу же воспрянул духом. Стал не столько энергичнее, сколько сосредоточеннее. Налил себе еще полкружки и пошел в гараж. Потягивая ароматный напиток, внимательно осмотрел крышу. Через весь гараж протянулась прочная балка. Я поставил кружку, взял веревку и с третьей попытки перебросил ее через балку.
Затем я придвинул стул и стал завязывать петлю.
Вернувшись в кабинет, я закрыл окно и задернул тяжелые шторы. Затем уселся в кресло профессора и приготовился ждать. Уже смеркалось, когда я услышал, как открывается дверь. Затем – свистящее, тяжелое дыхание и стук поставленного на пол кейса. О'Ши вошел в кабинет и включил свет. Первой реакцией был шок, но он быстро взял себя в руки, понимающе улыбнулся:
– Полагаю, Джек Тейлор.
Профессор был крупным мужчиной, носил шерстяной костюм, за который когда-то дорого заплатил и который теперь выглядел сильно поношенным. Посеревшая рубашка, съехавший набок галстук, спутанные седые волосы, на плечах россыпь перхоти. О'Ши слегка напоминал английского актера Брайана Кокса, который первым сыграл Ганнибала Лектора в неудачном фильме «Охотник за людьми». Сдержанная сила, грубоватое лицо, кожа в пятнах и налитые кровью глаза. Но глаза были живыми, свидетельствовали о высоком интеллекте. В руке профессор держал пакет, на котором с одной стороны было написано «Маскэмбриджс». Наверное из магазина при университете. Как я уже говорил, старый Голуэй.
Он поставил пакет и сказал:
– Я собираюсь выпить, составите мне компанию? Или вы еще придерживаетесь своего шаткого трезвого образа жизни?
Я смотрел на О'Ши, и он заметил:
– Принимаю это за отрицательный ответ.
Он направился к бару, достал оттуда тяжелый хрустальный графин, плеснул в стакан добрую порцию «Гленливера» и посмотрел напиток на свет. Изрек:
–
Залпом выпил, налил еще, и тут я подал голос:
– Попридержите лошадей, профессор, я хочу, чтобы вы четко соображали.
Он коротко рассмеялся:
– Чего уж тут соображать! Вы новости слышали?
Я положил фотографии девушек на стол:
– Вы решили избавить их от всего этого?
О'Ши довольно кивнул:
– Мир хотел испортить моих студентов, невинных существ, но опоздал. Я знал про этого торговца наркотиками, этого подонка Стюарта, так что понятно, почему я выбрал его сестру. А вторая девушка курила травку. Вы ведь об этом не знали, верно?
Он сел в кресло напротив, свободно так, расслабленно, как будто объяснял что-то не слишком умному студенту. Я высказал свою догадку:
– Вы решили втянуть в это дело меня из-за вашего брата… Неужели вы считаете, что тот удар моего отца привел его к самоубийству через столько лет?
Профессор потянулся к одной из своих трубок, старой вересковой, и начал набивать чашечку табаком из кожаного кисета, который достал из кармана.
– Клан! Дает самый приятный запах. Как же вы все упрощаете. Да, моему брату было стыдно, что ваш отец с ним так обошелся. Привело ли это к самоубийству? Возможно. Вы ведь знаете, что некоторые душевные травмы никогда не забываются. Но это вынудило меня заинтересоваться вашей семьей. Я следил за вашей сомнительной карьерой с… как бы это сказать… с любопытством. Я узнал, что вы посещаете в тюрьме этого мерзавца, торговца наркотиками, от старшего инспектора Кленси. Полицейские в Маунтджойе были возмущены этим до глубины души.
Я встал и подошел к окну. Его взгляд был слишком напряженным, слишком пронзительным. Я сказал:
– Что бы вы ни говорили, но вы убили двух девушек.
О'Ши немного повысил голос, но я сразу понял, каким хорошим лектором он был.
– Сберег, – возразил он. – Я их сберег.
Я повернулся, взял
– Осторожнее, идиот, ей цены нет.
Я разломил трубку пополам и бросил обломки на пол. Спросил:
– А это ваше выпендривание со мной – венок, карточка на мессу?
Он смотрел на обломки, в глазах стояли слезы. Сказал:
– Ошибка в суждении, временная потеря концентрации, фривольность, которая вовсе мне не свойственна. Я слишком подналег на «Гленливер». Извините, но мне казалось, что вы достойный соперник.
Я так заорал, что О'Ши вздрогнул.
– Соперник? Ты, больной ублюдок, это не игра!
Он протянул руку к стакану, отпил глоток, затем раскурил трубку, немного успокоился и спросил:
– Что вы знаете о моей жене?
– Что?
