которые, вероятно, считают минет придворным танцем.
Итак, мое карманное издание Афродиты, пари возобновлено. Я в восторге: будущее уже рисовалось мне в сумрачном свете. Остались лишь двое, и, полагаю, все главные препятствия у тебя уже позади.
Амброз Боттичелли Браун, судя по описанию, такой романтик, что проблемы не составит, ну а твой актер-актеры же всегда те роли, которые они играют, а часто ли даже Лоуренсу Оливье предлагали столь неотразимую роль? Не надо учить монологи и реплики, не надо репетировать. Ни грима, ни костюмов. И всего один акт. Аплодисменты гарантированы. Ну а к мандражу перед премьерами ему, конечно, не привыкать стать, и ведь ему будет на кого положиться.
Вероятно, может показаться, что во мне говорит зависть. Одному я правда отчаянно завидую — ты в ЛОНДОНЕ. Только подумать, что ученый доктор Джонсон утверждал, будто тому, кому надоели Афины, надоело жить. Афины должны надоедать по определению — город сводников, альфонсов, некормленых кошек и туристов, которых кормят черт знает чем. А теперь надвигаются всеобщие выборы, которые могут избавить страну от Папандопуло, но уж, конечно, не от загрязнения окружающей среды. В Греции, кстати, в дни выборов запрещено покупать алкогольные напитки, а потому они швыряются ручными гранатами.
Упоительно, можешь мне поверить.
Благодарение Богу за нашу загородную конурку. Теперь мы уезжаем туда на каждое воскресенье. Я пишу и напиваюсь. Пирс охотится на цветы и напивается не так сильно. Нерон, козел, стал постоянным жильцом. Он оказался козой, и Пирс пытается ее доить, так что в прошлое воскресенье она в отместку сжевала кипу дипломатических документов, которые он захватил с собой.
«Дешевле, чем посольская резка документов», — утешила его я. Но мой любимый муж в такие моменты чурается юмора. Он начал угрюмо сочинять свою речь перед послом, который, между прочим, недавно у нас обедал. Легче было бы вырвать все зубы. Я готовилась подвести итог вечера еще одним еврейским анекдотом, но Пирс уловил выражение моих глаз и пнул меня под столом. Я вела себя очень чинно и была вознаграждена слушком, что французского посла, видимо, вознесут в Вашингтон. Тогда появится еще причина питать отвращение к Афинам. Не думаю, что смогу улизнуть в Вашингтон на воскресенье.
А потому грядите две Уимблдонские недели.
Мы приедем даже раньше. Можно мне будет провести с тобой в Речном Подворье целый день? Знаешь, чего мне бы очень хотелось? Взглянуть одним глазком на твоих падших ангелов. Не могла бы ты устроить вечеринку и пригласить их всех? Если ты правда думаешь продать дом и переехать, это был бы идеальный момент для объявления твоих намерений. И я могла бы объявить за тебя: «Господа, я очень рада видеть здесь всех вас, поскольку одно у вас общее». Тут Кевин мог бы предложить тост. И почему бы тебе не пригласить и Гарри?
«Увы-с» достигла Дамаска. Интересно, верит ли Пирс и сейчас, что я ездила в Пальмиру любоваться пустыней в цвету. А он очень-очень мил.
По-моему, наша коза умягчила его. Он разговаривает с ней больше, чем со мной. Но, с другой стороны, мне не требуется, чтобы меня доили.
Ну, пока достаточно. Bonne chance!.[26]
С любовью,
Рут.
Речное Подворье 1
26 мая
Рут, миленькая!
Я так счастлива! И разом тебе все расскажу.
1. Получила еще два заказа. 2. Надежда наконец полностью оставлена. 3. Флора дефлорирована. 4. Актер в доме Арольда холост и выглядит в точности, как молодой Пол Ньюмен. 5. Мой сад так же сногсшибателен, как он. Ах да! 6. У меня есть новый теннисный партнер — Кевин, хочешь верь, хочешь нет.
А теперь я немножко успокоюсь и буду рассказывать помедленнее. Наверное, тебе хочется узнать про Амброза и как Флора лишилась своих лепестков, но я заставлю тебя терпеливо ждать и сначала сообщу тебе про теннис.
Кевин позвонил и настоял, чтобы мы отпраздновали поражение преподобного Хоупа — во имя веры и милосердия, как он выразился, — партией в теннис. Это мне показалось странноватым, но Кевин утверждает, что был чемпионом среди юниоров одного графства и с тех пор не играл. На корте легче было поверить второму, чем первому.
Он привел с собой секс-бомбочку, чтобы она подбирала его мячи, заявив, что я так молода, что могу сама нагибаться и подбирать мячи, да и в любом случае ему будет приятно поглядеть на мои ноги. Он по этому случаю облачился в противосолнечный козырек, темные очки и свитер с «Университет Гоморры» на груди и «Спаренный с Содомом» на спине. Мимо проходила супруга доктора Ангуса, и выражение ужаса поднялось из глубин ее шотландской души. Ну а ракетка Кевина вполне могла бы послужить еще и сеткой для ловли креветок. Он утверждает, что прежде ракетка принадлежала Сюзанне Ленглен. «Полагаю, сейчас ты скажешь, что у тебя был роман и с ней?» — спросила я. «Ш-ш-ш! сказал он и махнул секс-бомбочке, чтобы она сбегала за мячом. — Не в присутствии детей!» Бедная девочка сновала у корта, пытаясь выглядеть картинкой из журнала мод и одновременно разобраться, какие Между нами отношения.
«Нет ничего лучше хорошей физической разминки», — сказал он и тут же послал первый мяч далеко за ограждение корта на улицу.
«Надо же разогреться». Второй отскочил от сетки в его сторону, прежде чем последовать на улицу, за своим предшественником. «Любовь пятнадцать», — весело крикнула я.
«Ты у меня дождешься, — проворчал Кевин и заорал на секс-бомбочку. — А ну, бля, мячик, девочка!» Она покатила мячик по корту. «Дура, давай выше. Если я могу, так и ты можешь!»
Она захихикала и следующий мяч бросила, словно стараясь не поскользнуться на льду. Кевин подхватил его на четвертом прыжке и поклонился в знак одобрения. Потом удивил меня резаным мячом. «Сетка!» — крикнула я. «Врунья сучья! — взревел он. — Пятнадцать — пятнадцать. Вот теперь дело пойдет!»
И пошло. Мы сыграли пять геймов и остались при одном мяче — остальные попрятались в разных садах или среди заросших могил. Секс-бомбочка была отправлена в дом Кевина за пополнением запаса и вернулась с мячами для гольфа. «Для тебя все мячи точно яйца одинаковы, а детка? — сказал он, хлопая ее ракеткой по заду. — Ну да ладно!»
И он все вложил в подачу нашего последнего мяча в прыжке почище Бориса Беккера. И прямо в цель!
Я мяча не увидела, но он задел верх моей ракетки, перелетел через ограждение корта и нокаутировал в челюсть восточное цветущее деревце Аманды, включив сигнализацию, соединенную с полицейским участком, так что Ах-махн-дах с визгом вылетела из дома.
«Прости, радость моя! Ради тебя на него лубки надену, чего я вообще-то никогда не делаю, — крикнул ей Кевин. — А пока вот тебе это! — И отвесив поклон в сторону воображаемой королевской ложи, он бросил Аманде свой козырек. — Теперь ты можешь хвастать, что спала со знаменитым кинорежиссером!» Конечно, я вспомнила, что так оно и было.
«Черт, ты ее обхамил», — сказала я после.
Нет, мне правда было жаль Аманду. Сначала она лишилась моего мужа, а теперь и своего драгоценного деревца. «Ну да и что? — ответил Кевин, изливая полный стакан джина с тоником. — Как нехорошо, ай-ай-ай! Беда в том, что она выламывающаяся дура, а те, кто задирает нос, сами напрашиваются, чтобы их осадили. Не то что ты, — добавил он. — Ты куда вреднее Ах-махн-ды, но когда тебе требуется, разыгрываешь наивную блондиночку, и все тают. Кроме меня. Я твердею».
Он прав, я разыгрываю наивную блондиночку.
Мне приходится вести идиотские разговоры по телефону с директором Клайва, и я разыгрываю оскорбленную невинность, и он тут же начинает извиняться, уверять меня, как умен и обаятелен Клайв, и приглашать меня посетить школу и пообедать с ним.
А теперь. Рут, хорошие новости. Билл раздобыл для меня еще два заказа на панно за ДВОЙНОЙ
