изумительно красивой женщине, а не на какой-нибудь неразборчивой секс-бомбочке. «Знаю, я знаю, – твердил Пирс. – Во всем виноват я». Как считает Том, уже слишком поздно?
Ну, ты знаешь Тома. «Очень даже может быть, – сказал он, – но твердой уверенности никогда не бывает».
Пирс, заверил он меня, отчаянно, отчаянно ревнует. Чудесно! Я поджаривалась четыре месяца, теперь его очередь. Чудесно!
Вечером я сочла за благо отлучиться. Может, он решит, что я где-то с моим любовником, – я очень на это надеялась. Потом, когда я вернулась, его глаза следовали за мной, как глаза портрета. Ревнует, а? Потрясающе! Я была на седьмом небе. И меня уже совершенно не трогало, что мои груди оказались наиболее открытыми для обозрения возвышенностями на всем Пиренейском полуострове.
А на следующий день приехала Эстелла, одетая сногсшибательно, какой я ее еще никогда не видела, – приехала следом за письмом, полным великолепных и сумасшедших советов. В Мадриде она бывает раза два в год и выносит это с трудом. Но когда она здесь, то становится маркизой до кончика ногтей. Я тут же сымпровизировала для нее вечеринку и представила ей Тома, который утром собирался отбыть в Лондон. Она его узнала, и они около часа пытались установить, были ли они когда-нибудь интимно близки. Вывод был – НЕТ, однако кое-какие сомнения оставались. «Люди плохо запоминаются, когда они одеты, – объявила Эстелла. – Вот почему, миссис Конвей, я советую вам не придавать значения этой мимолетной откровенности, – добавила она и обернулась ко мне, размахивая газетой на случай, если кто-то из присутствующих ее еще не видел. – Чего бы я ни отдала, чтобы иметь такое тело, как у вас, моя дорогая. Ваш любовник не только красив, но и настоящий счастливец. Я так ему и скажу».
Пирс выглядел затравленным, а некоторые посольские жены принялись усердно восхищаться видом.
«Актер, который играет Вальмона, – продолжала она громким голосом, – он придет? (Пирс в трех шагах от нее стал еще бледнее.) – Как я слышала, у него репутация соблазнителя – талант, которым я в мужчинах восхищаюсь, хотя на мне ему его испробовать не требуется: я знаю, что мне нравится. Как, полагаю, и большинство молоденьких девушек в этом городе».
Тут она устремила на Пирса сверлящий взгляд.
«Обязанностью поверенных в делах всегда было обеспечивать заезжим знаменитостям подобающий прием. Полагаю, мистер Конвей, вы не пренебрегли вашим долгом в этом отношении. Утешение, черпаемое у женщин, очень способствует игре актера как на сцене, так и вне ее, – во всяком случае, так говорил мне Кларк Гейбл. Уверена, вы со мной согласны. И вам, конечно, было приятно оказать необходимые услуги – кто из нас не любит быть полезным?
Пирс почувствовал необходимость отлучиться в сортир. Я уловила легкую улыбку на губах Эстеллы.
«Достаточно для сведения счетов? – шепнула она. – Или вы хотите еще?»
Я покачала головой. Вскоре Эстелла отбыла в театр.
Мне оставалось свести еще одни счеты, но я передумала. С Эстебаном. В конце-то концов его пронырливый братец достиг куда большего успеха, чем все мои отлично продуманные планы, как вытряхнуть из Пирса его романтичные грезы. Моя заявка на вложение в «Плейбое», конечно, ввергла меня в жуткий ужас, но она подействовала на Пирса самым чудесным образом. Кроме того, я в долгу у Эстебана за два неповторимых впечатления. Теперь я могу лелеять воспоминания, как меня ублаготворяли на Тарта де Санта Тереза, а затем под одобрительными взглядами стервятников. А если нас теперь отправят на Гаити, как угрожают, в них я могу черпать поддержку на протяжении темной ночи моей души.
Итак, мои Сто Дней завершились, как к концу месяца завершится и наше пребывание в Испании. Я пропустила Уимблдон и стосковалась по тебе. Но я знаю, что в глубине сердца больше всего я истосковалась по моему такому глупому и такому мудрому мужу, который теперь окружает меня нервной нежностью. Сегодня утром он спросил: «Кто такой этот Эстебан?»
Естественно, я ему не сказала, а только обронила: «Меньше всего ангел».
«В таком случае не стану спрашивать, в какой плоти».
И в глазах у него на мгновение блеснул прежний Пирс, которого я люблю. Может быть, жизнь действительно возвращается к трупу. Может быть, мне захочется пригласить его на просмотр того, что увидел фотограф. Может быть, братец Эстебана продаст оставшиеся фотографии прозагарному календарю на будущий год, и мы будем оживлять нашу сексуальную жизнь из месяца в месяц новым сюрпризом (что касается его) и старым воспоминанием (что касается меня).
А пока – береги Тома. Он золото, а я и не подозревала.
Скоро увидимся в Лондоне. Я черкну тебе строчку, когда именно.
Со всей любовью,
Рут.
P.S. Кстати, у тебя не найдется рецепта, пригодного для главы дипломатической миссии с его входящей и исходящей документацией? Просто, чтобы заморить червячка в случае необходимости. Ничего особенно сложного.
Дорогой Гарри!
Последнее письмо наспех, перед тем как я передам дела Старому Нудиле и Пердуну. В данный момент СНИП изучает документы, о существовании которых я и не подозревал. Он даже обнаружил абсолютно нетронутый картотечный шкафчик – бесценный клад для СНИПов этого мира.
На домашнем фронте мрачные новости. Рут решила покарать меня, влюбившись. Но Рут остается Рут, и форма кары не из общепринятых: она подбила своего кавалера снять ее нагой (предположительно с помощью какого-то дистанционного управления, поскольку он стоит рядом с ней, как охотник над трофеем) и послать результаты в самую низкопробную желтую газетенку в Испании. Я фигурирую в качестве отсутствующего супруга.
Подтекст я понял совершенно ясно. Как, к сожалению, и МИД. Я вновь подумывал о моем уютном монастыре.
