Марианна слышала его, но не могла остановиться: скорбь и отчаяние всех последних недель (или, может быть, лет) рвались наружу и требовали выхода.
Хадсон гладил ее по голове, по горячим щекам, ласкал и убаюкивал, как ребенка. Марианна плакала, пока не кончились слезы, и наконец с последним жалобным стоном прильнула к его груди.
— Знаешь, я немало прожил на свете, но ни разу не встречал женщину, которую бы так расстраивала перспектива лечь со мной в постель, — заметил Хадсон. В глубоком звучном голосе его звучала добрая и грустная улыбка.
Марианна молча зарылась лицом в его мохнатую грудь.
— Анни, послушай меня, — хрипло заговорил он. — Я не знаю, что тебя так пугает, но могу подождать. Если ты боишься близости, может быть, тебя кто-то обидел или напугал в прошлом… пойми, Анни, хоть мы теперь муж и жена, я не собираюсь ни к чему тебя принуждать против воли. И ты не обязана делать то, чего не хочешь. Я хочу тебя, это правда, но хочу тебя всю. И тело твое, и сердце, и душу. Я подожду, пока ты не будешь готова. Пойми, тебе нечего, абсолютно нечего бояться!
«Если бы он только знал!»
— Ты не понимаешь! — Она подняла на него заплаканные глаза — два зеленых океана боли. — Все так запуталось! Но поверь, я хочу тебя!
— Анни! — простонал Хадсон. — Я не намерен торопить тебя, но, когда держу тебя в объятиях, не владею собой! — Он попытался отстранить ее, но Марианна крепче вцепилась ему в плечи.
— Не надо больше разговоров! — Она приблизила губы к его рту. — Я хочу тебя. Я не боюсь тебя, Хадсон, и никогда не боялась!
— Анни, это не игра! Если я поцелую тебя, то уже не смогу остановиться! Черт побери, я так долго ждал…
— Знаю, знаю! — Его нежность и понимание стали последней каплей, растопившей ледяной барьер: поток любви и желания подхватил Марианну и понес заветной тропой. Она хотела Хадсона, нуждалась в нем; она не думала о том, хорошо это или дурно, но помнила только одно: сегодня они стали мужем и женой. — Хадсон, я так хочу тебя! Так люблю.
Хадсон поднялся, держа ее на руках; полотенца соскользнули, и в огромном зеркале на стене Марианна увидела, как растет его тщетно сдерживаемое возбуждение. Он впился в ее губы: поцелуй его, полный сладкой горечи, заставил Марианну застонать и крепче прижаться к нему в поисках еще большей близости. Она смутно ощутила, что Хадсон куда-то несет ее.
Уже в спальне, когда он уложил ее на благоуханное покрывало, Марианна открыла глаза и с любовью прошептала его имя.
— Ты так прекрасна! — тихо ответил Хадсон, не отрывая от нее глаз. — Первый раз это должно быть медленно и нежно — но я так тебя хочу.
Опустившись рядом с ней на постель, он покрыл ее тело осторожными, но чувственными поцелуями. Марианна содрогалась и извивалась в его объятиях; ей не верилось, что все это происходит с ней, что это ее тело вдруг зажило особой, отдельной от разума жизнью, что это ее сердце наслаждается каждым прикосновением любимого.
Нежные мужские руки и губы исследовали каждый дюйм ее тела. От обжигающего желания у Марианны кружилась голова, а все тело ныло, стремясь к чему-то большему. В самой сердцевине ее существа стало жарко и влажно, но Хадсон все еще медлил.
По своей неопытности Марианна не понимала, какое усилие над собой требуется ему, чтобы сдержать прилив страсти и доставить ей удовольствие. Она знала лишь одно: если сейчас рухнет небо и весь мир полетит в тартарары, она этого и не заметит. Все на свете потеряло для нее значение и смысл — все, кроме их любви.
Вечерние тени уже сгустились в спальне, когда Хадсон наконец приподнял ее бедра и вошел в нее одним точным движением. Марианна застонала, почувствовав мгновенную боль, но Хадсон заглушил ее стон поцелуем. Дав ей время привыкнуть к нему, он начал двигаться — медленно и осторожно, чтобы не причинить своей невинной жене новой боли.
Марианна не верила себе, ей казалось, что все это сон. «Свершилось! — думала она. — Свершилось — мы стали одним целым, и я жива, я не умерла от счастья в ту же секунду!» Верно, она была жива, более того — сама ритмично двигалась ему навстречу. Хадсон входил в нее все сильнее, все глубже, и наконец оба слились в едином порыве совершенного наслаждения.
Марианна не слышала, как выкрикивала его имя, когда мир вокруг нее взорвался и рассыпался яркими брызгами; не слышал и Хадсон, как звал ее, когда перед глазами у него вспыхнули звезды.
Медленно, очень медленно Марианна возвращалась из счастливого забытья: голова ее покоилась на могучей груди Хадсона, ноги их были сплетены, словно муж и жена и вправду стали «одной плотью».
Должно быть, она задремала. А когда снова открыла глаза, за окном уже разгорался рассвет. Хадсон по-прежнему обвивал ее сильными руками; рядом с ним Марианна чувствовала себя спокойно и счастливо. Она и не помнила, когда в последний раз так безмятежно спала. И вдруг ужасная мысль поразила ее, грубо вырвав из мира счастливых грез и вернув к реальности.
Она застыла, а затем осторожно высвободилась из теплых объятий Хадсона.
Что она наделала? Господи, что же она натворила?
Как могла так безоглядно отдаться ему? Пусть она теперь его жена и должна выполнять супружеские обязанности, но неужели нельзя было притвориться, что ей это не доставляет никакого удовольствия? Нет, она отдалась ему не только телом, но и сердцем и душой — а значит, их неизбежное расставание станет для Хадсона гораздо тяжелее. Дрожь ужаса охватила Марианну. Как теперь ей уйти от него?
— Куда это ты?
Голос Хадсона звучал устало, но счастливо. Марианна замерла на краю кровати, прижав руки к груди.
— Я… мне нужно в ванную, — наконец выдавила она.
Хадсон приподнялся на локте, вид его мускулистой груди заставил ее задержать дыхание.
— Поскорее возвращайся, милая.
«Милая…» Марианна застыла, смятенно глядя в его любящие глаза. Он, должно быть, приписывает ее смущение застенчивости, девичьей робости, но сейчас Марианне было не до таких тонкостей. Сейчас не время стесняться и робеть. Она наконец скажет Хадсону то, в чем должна была признаться еще два года назад. Тогда промолчала — и оба они запутались в паутине полуправд и недомолвок, приведших к сегодняшней катастрофе. Но теперь пора исправить ошибку.
— Анни! — Он вгляделся в ее лицо, и улыбка уступила место озабоченности. — Что с тобой?
— Я не могу здесь оставаться! — в отчаянии выпалила Марианна.
— Здесь? В отеле? — в недоумении переспросил Хадсон. — Что тебе здесь не нравится? Что изменилось со вчерашнего дня?
— Нет, ты меня не понял. Не в отеле. — Марианна с трудом сглотнула. — Я… — Она закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, когда она сообщит ему эту страшную весть. — Я не могу оставаться с тобой, как твоя жена.
Она ждала немедленного ответа, может быть, движения к ней, но в спальне воцарилось молчание. Наконец, не выдержав ожидания, Марианна открыла глаза.
Хадсон молча смотрел на нее, и лицо его было непроницаемым.
— Еще вчера я бы согласился отпустить тебя, Анни, — заговорил он, и сердце Марианны отчаянно забилось, — но сегодня — нет. Ты моя, и не только потому, что мы обменялись кольцами. Нет на земле такой силы, которая теперь смогла бы оторвать нас друг от друга.
— Но ты обещал, если я захочу уйти…
— Ты не хочешь уйти! Сердце твое, — он ударил себя кулаком по могучей груди, — сердце рвется остаться. Можешь выдумывать что хочешь — твои сердце и душа знают правду. Ты моя. Ни одна женщина еще не отдавалась мне так полно, с таким самозабвением, как ты. И не пытайся это отрицать, Анни.
— Хадсон, я не могу остаться с тобой, — прошептала Марианна.
— Можешь, Анни. — Не обращая внимания на свою наготу, он перекатился на кровати и схватил ее за руки. — И останешься, потому что я тебя не отпущу! — мрачно предупредил он.
Все было хуже, в тысячу раз хуже, чем Марианна могла себе представить. Оставалось лишь одно —
