девичье. Просто ей захотелось быть похожей на Агриппину Львовну, вот и повторила за нею почти слово в слово.
Ничего ведь не изменилось. Как была Диана дворянка, офицерская дочь, так ею и осталась. Мало ли что она бедная. Крестинская тоже бесприданница, а к ней вон настоящий князь посватался. И с Дианой будет то же самое. Найдется, обязательно найдется какой-нибудь граф или мильонщик, предложит руку и сердце. «Рога обломаю!» Мне ли, неучу и голодранцу, мешать Дианиному счастью…
Пока я жалею себя, Аслан-Гирей обходит с факелом дальние закоулки подземелья, светит на штабеля узкогорлых кувшинов, на расписные вазы.
— Ого! Здесь целый музей! Гляди-ка, и запечатанные есть! Что там? Масло? Вино? Благовония? Ты хоть представляешь себе, юнга, сколько денег всё это стоит?
Я хлопаю глазами.
— А?
— Это же открытие мирового значения! Настоящая сокровищница! А если разрыть осыпавшуюся часть пещеры, наверняка найдется еще немало всякого. После войны казна выплатит тому, кто нашел храм, огромную награду. Точно не помню, как написано в законе, но, думаю, четверть стоимости. Это десятки, а то и сотни тысяч. Будешь ты, юнга, и богат, и знаменит…
Здесь штабс-капитан вздыхает и поворачивается к кувшинам спиной.
— …Если, конечно, доживешь… — Он смотрит на часы, разом позабыв про подземные сокровища. — Ладно, до рассвета спим. Нам понадобятся силы…
Потомок ханов укладывается на пол, подкладывает вместо подушки планшет, и через минуту я слышу ровное, сонное дыхание. Вот какой хладнокровный!
Остаюсь наедине с вихрем взбеленившихся мыслей…
Пробудился мой татарин так же мгновенно, как уснул. Не знаю, сколько времени прошло. Наверно, несколько часов. В мечтаньях время летит незаметно.
Я как раз ехал в роскошной карете по столичному прошпекту с Дианой, и повстречалась нам Крестинская со своим фертом, а только ихний экипаж был попроще нашего, и князь этот мне уважительно поклонился, а я ему слегка кивнул, да небрежно отвернулся и говорю своей невесте…
Здесь Аслан-Гирей вдруг сел, щелкнул часами.
— Ого, половина десятого. Наверху давно светло, а мы всё почиваем. За работу, юнга, за работу!
Я вскочил, готовый немедленно браться за дело, однако мой командир был человек обстоятельный.
Сначала он спросил, в какой стороне восток. Я не знал.
— Будем считать, что Мекка там. — Штабс-капитан сел на коленки напротив Дианы, то есть Дейаниры, и стал класть земные поклоны, приговаривая что-то певучее. Никогда я не видывал, чтоб офицеры молились по-басурмански. Удивительно!
Продолжалось это, однако, недолго.
— Теперь походный завтрак.
Он достал из планшета бумажный сверток. Там — два куска хлеба, между ними говядина.
Надо же, а мне и в голову не пришло запастись провизией. Я только сейчас почувствовал, до чего подвело живот. Аж слюнки закапали.
— Весь сендвич есть не станем, нам тут дотемна сидеть.
С этими словами Аслан-Гирей аккуратно переломил хлеб с иностранным названием и честно разделил половинку еще надвое.
Флягу поставил посередине.
— Воды — по четыре глотка.
Я свою долю слопал в пару укусов, татарин же отщипывал ровными белыми зубами по чуть-чуть и жевал долго.
Наконец вытер губы платочком.
— Э бьен. С помощью Аллаха, приступим.
Крышку лаза я приподнял сам, потому что лучше знал, как нужно браться за скобу. Прежде всего следовало зажмуриться, не то ослепнешь от яркого света после сумрака.
Из щели потянуло сухой травой, прогретым воздухом, свежестью погожего осеннего дня.
Вроде тихо. Можно вылезать.
На четвереньках дополз я до кромки кустов, выглянул. Всё вражеское расположение было, как на ладони.
— Отменная точка обзора, — шепотом сказал Аслан-Гирей, устраиваясь рядом. — Ну те-с, поглядим, что тут у нас…
На верхней батарее еще шли работы по отделке амбразур, нижняя была полностью закончена.
Флотской красоты, как на бастионе «Беллона», у французов не было, но чем дольше я приглядывался, тем лучше понимал, как основательно и по уму всё здесь устроено.
На нижнем укреплении как раз происходило артиллерийское учение. Пушки у них откатывали по особым рельсам, встроенным в помост, притом не руками, как у нас, а при помощи каких-то хитрых рычагов и шкивов. Здоровенную тушу орудия без большого труда двигали всего два человека.
Блиндажи у французов были прикрыты одинаковыми железными щитами, а не бревнами под земляным накатом. Воду хранили в огромных подземных котлах с завинчивающимися крышками. Больше всего мне понравилась красная пожарная машина с насосом и несколькими брезентовыми кишками, растянутыми в разные стороны. А у нас только бочки и ведра…
— Это что за конструкция? И как замаскирована! — услышал я бормотание Аслан-Гирея.
Он разглядывал какую-то непонятную, горбатую штуковину под чехлом. Размером с хорошего вола, она стояла на особой, плотно утоптанной площадке и спереди, со стороны города, была прикрыта воткнутыми в землю свежесрубленными кустами. Вокруг расхаживал часовой.
— А самое главное: где ж у них тут пороховой погреб? Не вижу!
На планшете у офицера белел листок бумаги, где уже была нанесена вся вражеская позиция: и укрепления, и орудия, и блиндажи, притом с разметкой дистанций и градусов. Это и называлось «кроки», схема для расчета артиллерийских стрельб.
— Ваше благородие! Полундра!
Я услышал шаги раньше, чем понял, с какой они доносятся стороны.
Через несколько мгновений мы были уже в норе, и я быстро, но осторожно, чтоб не сполз дёрн, прикрыл крышку.
Маленький зазор все-таки оставил — чтоб было слышно.
Два человека прошли совсем рядом. Остановились. Один что-то сказал, другой ответил.
— Черт бы их драл, — шепнул невидимый в темноте Аслан-Гирей. — Они тут распивать приладились… Нет, передумали. Решили перебраться на вершину, подальше от батареи.
Я подождал, пока стихнет звук удаляющихся шагов.
— Можно!
Мы вернулись на то же место, но теперь я смотрел не только вниз, но и по сторонам — чтоб никто не застал нас врасплох.
Штабс-капитан глядел на бастион — и в бинокль, и так. Но понять, где у французов склад боеприпасов, не мог и очень из-за этого злился. Ведь всё это — и вылазка, и наше тутошнее сидение — было затеяно с однойединственной целью: определить местонахождение порохового погреба.
— Воздухом они, что ли, стрелять собираются? — всё повторял татарин и начал присовокуплять всякие разные словечки, которых я от культурного человека, знающего про римский легион и про всё на свете, никак не ожидал.
Загадка разъяснилась, когда солнце уже всползло на самый полдень.
— Ваше благородие, глядите! — показал я.
По хорошей, сыпанной щебнем дороге подъехала большая крепкая повозка, которую еле тянула четверка невиданных коней: здоровенных, мохнатых, с широкой грудью и могучими ножищами. На полотняном боку фуры написано иностранными буквами (я не так давно научился их читать): «DANGER!
