ничем не обрадуешь.
- Это мы сейчас узнаем... Признаюсь честно - я расспросила Григория Федоровича о каждом из вас...
- Ну то-то же. Колдовства не бывает, - удовлетворенно вставил доктор.
- ...В том числе и о кунаке Олега Львовича. Задача была трудная. Может быть, я и ошиблась, когда решила, что такому человеку надобно дарить нечто вроде этого...
Абрек понял или догадался, что говорят о нем. Повернувшись, он настороженно, даже брезгливо глядел на светловолосую гяурку, которой от него было что-то нужно. Я испугался, не сделает ли он грубости, и шагнул вперед. Наклонившись над корзиной, Даша вынула оттуда маленького котенка, совершенно белого и очень пушистого. Он сладко спал.
- Вот. - Барышня протянула кавказцу зверька. - Сайигат.
Последнее слово по-туземному означало подарок. Дарья Александровна, наверное, выучила его специально.
Никогда еще не видал я Галбация таким ошеломленным. Я не думал, что это дикое лицо вообще способно выражать что-то кроме свирепой неприязни или угрюмой погруженности в себя.
Я думал, он не возьмет котенка. Вначале аварец и в самом деле отшатнулся. Но тут пробудившийся ангелочек очаровательно зевнул, потянулся. Даша приложила его к груди абрека, и котенок будто прилип к черкеске, вцепившись в нее коготками. Галбаций подхватил его своей огромной ладонью, пробурчал что-то гортанное и чуть не бегом кинулся вон из комнаты.
- Башку оттяпает, - предположил доктор. - Или утопит. Держу пари!
- Не думаю. - Никитин выглядел озадаченным. - Но со своей невезучестью биться об заклад не стану. Пойду-ка посмотрю. - И тоже вышел.
Даша побледнела.
- Неужто он может...? Боже, что я натворила!
С минуту мы все молчали, потом вернулся Олег Львович, обескураженный еще больше прежнего.
- Представьте, мой Галбаций посадил котенка на руку, смотрит на него и осторожно гладит! Это невообразимо! С ума он что ли сошел?
- Сударыня, - чуть ли не впервые за все время разомкнул уста Иноземцов. - Как вы догадались, что этому суровому человеку следует подарить 'нечто вроде этого'?
- Каждому нужно дарить то, чего ему больше всего не хватает, - ответила она не совсем понятно. - До свидания, господа. Мне нужно развезти остальные подарки.
Она одарила каждого улыбкой, причем я заметил, что все они были особенные, но особенные по- разному. Мне досталась нежная, моряку ласковая, доктору веселая, Никитину печальная.
Сам Базиль Стольников, если б желал кого-то очаровать, не сумел бы произвести такой эффект. И как точно Даша рассчитала правильный момент для ухода - на высшей точке всеобщего восхищения.
'Она чудо, - думал я. - Ей покоряется всё!'
Ну-ка, что вы скажете о моей избраннице, умные люди? С этой мыслью я горделиво осмотрел своих товарищей.
Олег Львович задумчиво сказал:
- Удивительное для молоденькой девушки чутье на людей. Мадемуазель Фигнер обещается со временем вырасти во вполне незаурядную женщину. Если только страстность натуры не собьет ее с пути...
На мой взгляд, Даша заслуживала более горячего отзыва. Я заподозрил, что Никитин утаивает свои истинные чувства.
- Удивительно другое. - Доктору, видно, тоже не хотелось выглядеть восторженным. - Зачем столько усилий ради пустяков? Ведь это не просто подарки, за каждым - работа ума и сердца.
С наслаждением раскурив сигару, отчего комната вмиг наполнилась терпким ароматом, капитан лукаво сказал:
- Барышня хотела на кого-то из нас произвести впечатление. И я догадываюсь, на кого именно.
Все поглядели на меня. Кажется, я покраснел - мои щеки стали горячими.
Мне хотелось говорить только о Даше, но остальные о ней больше не поминали. Я уже знал, что любимым времяпрепровождением этой компании является штука диковинная и мне совершенно непривычная - рассуждения и споры на отвлеченные темы. В моем кругу такое никому бы и в голову не пришло. Только Базиль, как давеча со своим внезапным панегириком патриотизму, мог изредка позволить себе слегка пофилософствовать, но это относили к одному из его чудачеств.
Вышло так, что в тот вечер у Иноземцова тоже заговорили о достоинствах и пороках отечества. Нападал на Россию доктор - как я понимаю теперь, он вольно пересказывал идеи из 'Философических писем' Чаадаева. Мне показалось смелым и новым суждение о том, что наша страна не поместила в сокровищницу человечества ничего по-настоящему ценного или оригинального, что мы обречены быть провинцией и охвостьем мировой культуры, что весь смысл России в том, чтобы демонстрировать людскому роду, как ненадобно обходиться со своим народом, природой и государственным строем. Единственное спасение для русского человека, обладающего умом и совестью, состоит в том, чтоб жить самому по себе, по своим собственным правилам, и ни в коем случае не мешаться с остальною массой.
Возражал ему, как и в прошлый раз, Никитин, а Платон Платонович с удовольствием внимал обоим, соглашаясь и с тем, и с другим. Теперь, при гаванских сигарах, вид у моряка был уже совершенно счастливый.
- То, что вы говорите о личных правилах, справедливо, но позвольте: я ведь - не только личность, которая однажды родилась и однажды умрет, - отвечал доктору Олег Львович. - Я еще и частица чего-то большего: мужского пола, дворянского сословия, великорусской народности. Я же не казнюсь оттого, что я появился на свет мужчиной и дворянином? Отчего же мне мучиться своей русскостью? Случалось ли вам встретить черкеса, который жалел бы о том, что он черкес? А ведь у них оснований для угрызений никак не меньше, чем у вас и вашего одномысленника Чаадаева. - (Полагаю, я впервые тогда услыхал это имя и взял его себе на заметку). - Я русский по языку, воспитанию, образу мысли, душевному складу, наконец, и спокойно принимаю это обстоятельство как данность, даже рад ему.
- Чему же, позвольте узнать? - кипятился Прохор Антонович. - Что за радость такая быть русским? Мы живем в деспотии, бесправии и неравенстве! Народ наш коснеет в грязи и свинстве! Европа развивает науки и просвещение, а у нас студентов за пустяки отдают в солдаты! Какой британец, или француз, или хоть захолустный швед станет безропотно сносить зуботычины исправника, порку в съезжей избе, позорную цензуру каждого печатного слова? Да любая из европейских наций лучше нашей!
- Одна нация не может быть лучше или хуже другой. В чем-то одном может, а вкупе - никогда. Это верно, что по части собственного достоинства англичане с французами нас далеко обошли. Немцы прилежней нас. Итальянцы больше расположены к искусствам. Чухонцы аккуратней. Зато мы выносливей, разносторонней, а в час испытаний и самоотверженней, что многократно доказывала наша история. Так давайте ж крепко держаться за то, в чем мы лучше, догоняя другие народы в тех качествах, которых нам недостает. Вот вам вся формула патриотизма.
Капитан кивнул, и даже дважды. Однако Кюхенхельфер, заядлый спорщик, не сдался:
- Качества качествам рознь! Выносливость хороша для тягловой скотины. Как можно сравнивать ее с развитым достоинством, которое подвигло англичан подчинить королевскую власть закону еще в тринадцатом столетии! Где вы видели самоуважение в нашем крестьянине или мастеровом?
- В Сибири и на Дальнем Востоке, - сказал Никитин. - Именно там сегодня поселился настоящий русский человек. Лучшие качества его натуры проявляются там, где нет помещиков и полиции. Русский человек создан для вольной жизни. Тогда он становится широк, отважен, предприимчив. Когда он встает в полный рост и распрямляет плечи, ему нипочем любые преграды. Еще со времен Ермака всяк, кто не мог мириться с принуждением и унижением, тянулся на окраины. Когда-то вольным народом были казаки. Но их прикормили, приручили, и стали они мишкой на цепи: перед кем скажут, пляшет, на кого покажут - когтями рвет. Иное дело - Сибирь. Будущее России там, уж можете мне поверить.
И он стал рассказывать о краях, где человек сражается не с человеком, а с дикой природой; где всяк узнаёт себе подлинную цену и находит, что искал - кто богатство, кто приключения, кто покой.
