себя столетними.
Прохор Антонович стал развивать теорию о целебных свойствах горного воздуха и в особенности собранных им трав, которые у карачаевцев принято добавлять в кумыс и бузу. Он рассчитывал сделать из этих растений экстракцию и изготовить состав долголетия.
- Горный воздух есть и в Карпатах, а кумыс с травами пьют в половине Азии, - отрезвил энтузиаста Олег Львович. - Секрет долголетия кавказцев в другом. В других народах, старея, человек выходит из употребления. Общество перестает им интересоваться и воспринимает как докуку, а то и обузу. Не то в здешних горах. Чем ты старее, тем больше к тебе прислушиваются. Уважение и востребованность - вот вам весь рецепт долголетия. Кабы мы, русские, ценили опыт и мудрость старых людей, и у нас жили бы до ста лет и долее.
Доктор, конечно, заспорил. Но я не слушал его доводов. С самого прихода я всё поглядывал в окно и тут как раз увидел, как за плетнем останавливается дашин экипаж. Дарья Александровна сказала что-то своему верному Трофиму, оставшемуся на козлах с кучером, и вошла в калитку. Сердце мое, как ему и полагалось, затрепетало.
- К нам гостья, - объявил я.
Иноземцов встретил барышню с несколько преувеличенной, старомодной учтивостью, выражавшейся не столько в словах, сколько в поклонах и пригласительных жестах. Врач, будто невзначай, остановился возле зеркала и пригладил седоватые перышки на лысине. Никитин поздоровался с пришедшей, как со знакомой.
Поразительно, до чего преображается мужское общество и даже самое помещение, когда вдруг появляется молодая красивая особа. Обо мне говорить нечего, я был по уши влюблен, но и остальные, включая молчаливого капитана и флегматичного Олега Львовича, как мне показалось, вдруг словно помолодели и прояснели.
И как им было не прояснеть? В комнату будто влетел свежий ветерок или заглянуло утреннее солнце. Дарья Александровна, раскрасневшаяся от быстрой езды или, быть может, волнения, так и искрилась радостным оживлением.
- Господа, - сказала она, как только закончились взаимные представления, - я сегодня так счастлива! Нынче семнадцатое число, день моего рождения, мои именины. Я решила устроить себе праздник!
- Что ж вы не предупредили? - закричал я. - Мне было бы так приятно сделать вам подарок!
- Нет, получать подарки или цветы это скучно. Я придумала кое-что получше. - Она таинственно улыбнулась. - Я сама сегодня дарю подарки. Всем своим друзьям. А поскольку, Григорий Федорович, мы с вами друзья, не так ли? - (Я лишь закатил глаза, не найдя слов, достаточно выразительных, чтоб передать, до какой степени мы дружны.) - ...То и те, с кем вы водитесь, мне тоже друзья. Я позволила себе, господа, всем вам привезти подарки.
Мы все несколько растерялись. Даша же подошла к окну, махнула рукой. Через минуту седой унтер внес в горницу большую и, кажется, довольно тяжелую корзину с крышкой.
На лицах моих друзей (как, верно, и на моем) появилось то детское выражение ожидания и готовности разочароваться, какое возникает даже у немолодых, битых жизнью людей в ожидании подарка.
С видом волшебницы иль нынешнего деда Мороза (о котором в те годы, кажется, еще не слыхивали), Дарья Александровна запустила руку под крышку.
- Это, Платон Платонович, вам.
И достала прямоугольный сверток в пестрой обертке с золотыми наклейками.
- 'Гавана'? Настоящая?! - У капитана изо рта выпала вечная палочка. - Боже мой! Но откуда? Они ведь запрещены к продаже!
Он не мог поверить своему счастью - и мял сигары, и нюхал. Даже позабыл сказать 'спасибо'.
- Да, это из конфискованной контрабанды. Жандармский офицер, помощник отца, принес по моей просьбе... А это, Прохор Антонович, вам. Сорваны на вершине Каратау на рассвете. Я посылала самого исполнительного из наших лакеев.
Она передала доктору заткнутую пробкой склянку, в которой лежало несколько невзрачных белых цветков.
- Акчой?! - пролепетал потрясенный Кюхенхельфер. - Да еще с капельками росы?! Не может быть! Вы колдунья!
Я с трепетом ждал, какой дар достанется мне. Будет он свидетельством всего лишь дружбы или, быть может, чего-то большего?
В руках Дарьи Александровны оказался позвякивающий чем-то металлическим сверток в шелковом чехле.
- Это дагестанской работы кольчуга. Очень легкая.
Я взял рубаху переливчато-мерцающего сплетения, действительно оказавшуюся не тяжелее куртки из толстой шерсти. В горле у меня встал ком, когда она продолжила:
- Отец сказал, что вы горячи и честолюбивы. Что в грядущем походе наверняка полезете в самое пекло. Я не прошу вас, Григорий Федорович, поберечься - знаю, что бесполезно. Но, умоляю, по крайней мере наденьте этот доспех. Я ничего в подобных вещах не смыслю, но мне сказали, что при невероятной легкости он как-то необычайно прочен. Убережет не только от шашки, но и от пули.
От окна подошел заинтересовавшийся Галбаций, пощупал кольчугу и сказал что-то по тону вроде бы одобрительное, но потом покривился и сплюнул.
- Что он? - затревожилась Даша. - Иль меня обманули и вещь нехороша?
- Он говорит, что это настоящая джугурта, - перевел Никитин. - У самого Хаджи-Мурата такая же. А плюнул, потому что ненавидит ХаджиМурата.
- А-а...
Дарительница успокоилась, я же в тот миг боялся только одного - что от переполняющих меня чувств могу разрыдаться. Она тревожится обо мне! Она говорила с отцом, и тот аттестовал меня храбрецом! Это ль не счастье?
- Мое сердце будет защищено от вражеской стали, но не от иной опасности... - тихо сказал я, наконец придумав фразу, показавшуюся мне очень ловкой.
Но Даша не услышала. Она со смущением и волнением глядела на Никитина.
- Я знала, что такому человеку, как вы, угодить подарком трудно. Но, надеюсь, этот придется вам по душе...
Не из корзины, а из выреза платья она достала узкий конверт, должно быть сохранивший тепло ее тела.
- Пользуясь привилегией дочери командующего, я прошу здешнего почтмейстера вскрывать при мне мешок с почтой - люблю находить там письма от своих петербургских друзей. И вот сегодня увидела там письмо, адресованное вам. Если б я его не выудила, оно ушло бы в форт Заноза...
Взглянув на мелкий, красивый почерк, которым был написан адрес, Олег Львович изменился в лице. Молча он взял конверт, быстро разрезал его и отложил, а с листком отошел в сторону.
Мне стало любопытно, кто это ему пишет. Изза кого позабыл он всегдашнюю свою вежливость? Конверт лег на стол так, что, скосив глаза, я мог прочесть имя и адрес отправителя: 'Г-жа А.С.Незнамова, дом купца Зоона в Чистом переулке что в Арбатской части'. Женщина? Интересно...
- Вы в самом деле колдунья? - Доктор пытливо, будто невиданное растение, разглядывал Дарью Александровну. - Откуда вы догадались, что именно нужно дарить людям, которых вы не знали?
Она бросила на меня смеющийся взгляд, я с невозмутимым видом молчал. Давеча, расспрашивая меня о Никитине и его приятелях, она узнала и про сигары, и про цветок акчой, и про то, что Олег Львович никаких особенных пристрастий не имеет. Однако выдавать Дашу я не собирался.
- Все женщины в той или иной степени колдуньи, - ответила она. - Но я не закончила. Остался еще один ваш друг.
И повернулась к горцу. Тот, полюбовавшись кольчугой, вновь сел на подоконник и перестал обращать внимание на происходящее в комнате.
- Вы желаете одарить Галбация? - недоверчиво спросил Никитин. Он уже прочитал письмо и складывал его, чтоб спрятать в карман. - Да чем же? Оружия из женских рук он не примет, а более его
