отъявленный поклонник, имел деньги в Банке и непреодолимое стремление начать жизнь булочником или кондитером в небольшой деревушке Райтон, состоявшей из ряда домиков и темных лавочек на большой дороге, в недалеком расстоянии от Кингсбери.
Когда Джанна Бонд шла по тенистому, садику сторожки, в красиво сшитом и накрахмаленном ситцевом платье, Уэстон Валлори подумал, что никогда не видал такой красивой женщины. Он был не особенно тонким ценителем женской красоты. Свежий цвет лица, черные волосы, черные глаза и полные пунцовые губы Джанны удовлетворяли его высшим требованиям на этот счет.
Он направился к калитке молча, пораженный изумлением, но быстро оправился и обратился к Джанне с тою грациозною свободой в обращении, которою всегда он отличался.
— Многие ли приходят в Клеведон этим путем? — спросил он, смотря на девушку с нескрываемым одобрением.
— Нет, сэр, — отвечала мисс Бонд, нисколько не смущаясь его взгляда. — Здесь ужасная скука.
— Если так, то я уверен, что не многие знают, какая прелестная девушка отворяет эту калитку, — иначе люди стали бы делать лишнюю милю, чтобы только пройти мимо вашей сторожки. Мужчины, конечно; женщинам было бы не совсем приятно вспомнить о своем безобразии в сравнении с вами.
Такие комплименты были не новостью для мисс Бонд, и она сумела отвечать ему с дерзкою бесцеремонностью, которую ее поклонники принимали за остроумие. Мистер Валлори был восхищен ее ответом, и несмотря на то, что шел по делу, не мог отказать себе в удовольствии проболтать с ней около четверти часа. Она сообщила ему, что ее отец методист и член секты, предводимой некоим Джошуа Боджем, просвещенным портным, что он очень суров и строг с ней, что ей очень скучно жить в южной сторожке, что до приезда сэра Френсиса в Клеведон они жили в Райтоне, и что она охотно бы возвратилась туда, хотя там у них не было ни такого удобного жилища, ни сада.
— Но там можно было всегда поговорить с кем-нибудь, хотя бы с какою-нибудь старухой или ребенком, а здесь не видишь целый день ни души.
— Возможно ли это? — спросил Уэстон. — А мне казалось, что люди должны приходить издалека, чтобы поговорить с такою красивою и умною девушкой, как вы.
— О, охотников проводить здесь время было бы немало, если б я только позволила, — возразила мисс Бонд, гордо вскинув голову. — Но мне таких гостей не нужно, и я никогда не поощряла их, хотя меня и называют кокеткой.
— А вас разве называют кокеткой? — спросил Уэстон. — Но вы слишком умны, чтобы не знать, что злословие есть род дани, которую общество платит людям с высшими достоинствами. Если бы вы не были самою хорошенькою девушкой на расстоянии двадцати миль вокруг, никому не было бы дела до вашего кокетства. Иные женщины отдали бы все в мире, чтоб иметь вашу репутацию.
Мисс Бонд не стала оспаривать справедливость этих замечаний.
— Я не обращала бы ни малейшего внимания на эти сплетни, — отвечала она, — если б отец не бранился и не зачитывал меня Священным Писанием, как будто я дочь Сиона или была когда-нибудь на Семи Холмах. Но недолго осталось мне терпеть такое мучение. Я скоро брошу эту скучную берлогу и возвращусь в Райтон.
По тону последних слов Уэстон тотчас же понял их смысл.
— Вы намерены выйти замуж? — спросил он.
— Да, и очень скоро. Я долго колебалась, но наконец потеряла терпение и решилась пристроиться.
— Пристроиться! — воскликнул Уэстон. — Какое ужасное слово и какое ужасное понятие оно выражает. Такая прелестная бабочка, как вы не должна никогда пристраиваться к какому-нибудь одному цветку, когда все сады мира к ее услугам. Пристроиться! Это значит покончить со всеми жизненными надеждами и связать себя навеки с каким-нибудь коттеджем в Райтоне. Если бы вы знали себе цену, моя милая мисс Бонд, вы не думали бы о таком самопожертвовании. Девушка с высшими достоинствами не должна бы и думать выходить замуж раньше тридцати лет. Может ли она оценить свои шансы, пока не достигнет зенита своей красоты? В восемнадцать лет она может сделаться невестой садовника, а в двадцать восемь герцогиней. Но, может быть, вы не знаете истории бедной девушки, которая сделалась неожиданно русскою императрицей, и историю знаменитой Полли, которая сделалась герцогиней Бальтон, хотя далеко уступали вам в красоте.
— А вы знали эту Полли? — спросила мисс Бонд с любопытством. Ей очень нравилось направление разговора. Честолюбивые желания запали в ее душу даже в одинокой южной сторожке, но самые нелепые планы, какие мог создать ее необработанный ум, были ничто в сравнении с теми, которые развивал пред ней Уэстон.
— Нет, — отвечал он, смеясь. — Я не имел чести знать Полли, Она жила до меня. Но я видел ее портрет, сделанный Гогартом, портрет женщины бесцветной, с резкими чертами лица. Вы в тысячу раз лучше ее.
Он взглянул на свои часы. Эта болтовня, хотя и очень приятная, была тем не менее пустою тратой времени, а тратить даром время было не в характере Уэстона. Он вышел из дому с намерением сделать дело до завтрака.
— Вы, вероятно, знаете Брайервудскую ферму, мисс Бонд? — спросил он.
Девушка подняла на него изумленные глаза. Этот внезапный переход от восторженных комплиментов к самому обыденному вопросу привел ее в недоумение.
— Конечно, знаю. Брайервуд это ферма мистера Редмайна.
— Да, мистера Редмайна, сколько мне помнится. Но Редмайн эмигрировал, так я слышал. Они уехали в Австралию?
— Уехали, и опять приехали, — отвечала мисс Бонд, помахивая ключом, от калитки, с видом оскорбленного достоинства. — Она не могла помириться с бесцеремонным переходом от разговора об ее красоте и об ее шансах выйти за герцога к такому прозаическому предмету, как Брайервуд.
— Опять приехали?
— Да, то есть Ричард Редмайн приехал, и давно уже приехал. Говорят, он страшно изменился, и те, кто знали его хорошо лет пять тому, назад, едва узнают его теперь.
— Отчего же он так изменился? — спросил Уэстон с сильнейшим любопытством.
— От неприятностей, — . отвечала мисс Бонд.
— От каких же неприятностей! Денежных?
— О, нет! Говорят, что он привез несметное богатство из Австралии, и мог бы купить Клеведон, если бы захотел. Не в деньгах дело, а есть другая причина, что он так мрачен. Я встретила его однажды в сумерки — говорят, он никогда не выходит из дому днем — и испугалась его сердитого лица. Я едва узнала его, однако я поклонилась и пожелала доброго вечера, а он только кивнул мне головой, и взглянул на меня каким-то диким взглядом.
— Плохие признаки, мисс Бонд, — заметил Уэстон.
— Боюсь, что мистер Редмайн на плохой дороге. Но почему же он так изменился? Если не вследствие денежных неприятностей, то вследствие каких же других?
— Вы здесь, вероятно, приезжий, если не знаете того, что известно всем, но вы так интересуетесь Редмайном, что можно подумать, что вы его знаете, — возразила мисс Бонд, все еще сердито помахивая ключом, но все более и более увлекаясь разговором о чужих делах.
— Я много слышал о нем, но не знаю всех его семейных дел, — отвечал Уэстон с нетерпением. — Так какие же неприятности? Что было их причиной?
— Его дочь, — отвечала девушка.
— Его дочь?
— Да, его единственная дочь, которую он боготворил. Она умерла, пока он был в Австралии.
— Умерла! Это тяжелый удар, но тем не менее такой, к которому должен быть готов всякий отец, — возразил практический Уэстон. — И только?
— Она умерла внезапно, — добавила Джанна торжественным тоном.
— Наложила на себя руки? — спросил Уэстон с возрастающим интересом.
— Нет, не думаю, хотя никто не знает ничего достоверного. Редмайны были необычайно скромны на этот счет. Она бежала из родного дома.
