Наконец решившись, Гевин вошел в бильярдную и обнаружил там Киру сидящей спиной к двери на широком, обитом парчой диване. Ее плечи вздрагивали, но она не издавала ни звука.
– Кира?
При звуке его голоса девушка резко повернула голову. И тут, увидев ее сжатые кулаки и заплаканное лицо, Гевин забыл обо всем, кроме желания задушить любого, кто причинил ей боль.
– Я прошу, оставьте меня...
Однако он не обратил внимания на ее протест и бесцеремонно сел рядом.
– Что случилось?
Кира покорно взглянула на него своими синими глазами, окруженными густыми черными ресницами. Она определенно негодовала на весь мир.
– Ничего нового.
Кира говорила почти без эмоций, как будто бурный поток чувств, закончившись слезами, оставил после себя одну лишь пустоту. Столь бесстрастное поведение было совсем не характерно для нее.
– Кто-то что-то сказал, – предположил Гевин. Она ответила кивком.
– О ваших... отношениях с лордом Венсом?
– Нет.
Это удивило его и одновременно только сильнее затронуло его душу.
– О вашем происхождении?
Кира замерла в нерешительности, потом снова кивнула.
– Кто?
Ответом ему было молчание. Впрочем, что он может сделать? Противостоять им? Встретиться с виновником, вероятнее всего женщиной, на рассвете с дуэльным пистолетом в руке? Какая глупость!
– Это не важно, – внезапно проговорила Кира. – Все считают, что у меня нет чувств. – Она нахмурилась, борясь с новым приступом слез. – Они не знают, что я тысячу раз желала изменить свое происхождение, но разве такое возможно!
Не зная, что сказать, Гевин просто положил руки ей на плечи, чтобы хоть немного утишить ее боль. Радость едва заметно затрепетала в нем, когда она не напряглась от его прикосновения и даже придвинулась чуть ближе. Он почувствовал, как его переполняют ощущения ее близости, желания и... опасности. Мужчины чертовски плохо умеют выпутываться из таких противоречивых ситуаций, а уж он хуже всех.
– Я сожалею. – Это все, что ему удалось произнести. Кира пожала плечами, и он отпустил ее.
– Я уже сказала, ничего нового. Мне уже пора бы привыкнуть к таким... глупостям.
– Но вы не привыкли.
– Нет, – тихо признала она.
Слезы снова заструились по щекам Киры, и она уже не пыталась остановить их. Больше не раздумывая, Гевин протянул руку и вытер горячие капли с ее лица, чувствуя, как все внутри его сжимается от боли.
– Кира...
– О, я, конечно, благодарна вам за вашу заботу, но мне приходится жить с этим всю мою жизнь. И все же я еще надеюсь, что люди когда-нибудь изменят свое мнение о моей матери-персиянке...
Печаль в ее голосе словно камень легла на его сердце, и Гевин встряхнул головой, чтобы избавиться от этого ощущения. Ее желание быть принятой – желание, которое, возможно, никогда не будет удовлетворено, – он мог использовать в своих интересах... даже если эта идея не нравилась ему.
– Возможно, возвращение в Персию избавило бы вас от преследования со стороны ограниченных умов в Англии...
– Умы там и умы здесь ничем не отличаются, Гевин.
– Но возможно...
– Нет. Все четыре года, что мы провели в Персии, окружающие избегали нас с Дариусом. Мама оберегала нас как могла, удерживая вдали от своего отца и его братьев, но по ночам мы слышали, как они спорят. Они всячески мучили мою мать только за то, что она вышла замуж за человека другой нации и религии. При этом мои родственники вели себя так, будто нас с Дариусом вообще не существовало. О нас не говорили, нас не учили, даже не кормили, если мама не успевала проследить за этим.
Гевина охватил ужас. Будучи маленькой девочкой, Кира ничем не могла защитить себя. Еще в детстве она узнала, что такое ненависть. И все же где-то в глубине ее сердца сохранилась любовь к другим людям, и это изумляло его.
– Я не знал.
– Вы и не могли знать. – Кира грустно улыбнулась. – Вдобавок ко всему часто я не понимаю сама себя. И знаете, что самое ужасное?
– Нет. – Гевин снова взял ее за плечи и привлек к себе, но у него даже не осталось времени, чтобы подумать, как прекрасно ощущать ее своим телом, потому что Кира, положив голову ему на плечо, содрогнулась от нового рыдания.
Гевин резко выдохнул. Он не должен утешать ее – это глупо и бесполезно. Но как он мог игнорировать ее боль, если ему так хотелось облегчить ее страдания?
– Самое ужасное? О чем вы?
