с Салли, показали это. Никаких таких особых возможностей и способностей, не считая ошеломляющей природной глупости, у Салли не обнаружилось.
Но то было совсем другое, мода. Здесь же Труф имела дело с иным. Она закрыла глаза и все равно продолжала видеть перед собой все эти атрибуты.
'Я просто устала. Если бы здесь был Дилан, он, не задумываясь и ни словом не упоминая о магии, дал бы с десяток объяснений моему состоянию и моим ощущениям'.
Труф решительно направилась к книгам. Были тут работы и Кавендиша, и Вильсона, и множество книг предшественников Торна, например, такого же шарлатана и прощелыги Элайстера Кроули, называвшего себя 'великим зверем'. Труф слегка передернуло. Предполагалось, что вся эта коллекция называется блэкберниана, но Кроули умер в сорок седьмом. Что он мог сказать о Блэкберне? Труф взяла самую первую книгу, 'Драгоценные камни равноденствия', и раскрыла ее.
'Моему верному зубу змеиному, Торну Блэкберну', — прочитала Труф и увидела подпись — округлые каракули в обрамлении каких-то таинственных знаков.
'Что еще за зуб змеиный?' — подумала Труф и тут же вспомнила цитату из Библии: 'Неблагодарное дитя острее зуба змеиного'.
Стало быть, Торн Блэкберн был неблагодарным? Но по отношению к кому? В тот момент, когда делалась эта надпись, ему было не более восьми лет. Если, конечно, надпись подлинная.
— Если так, тогда он должен был неплохо знать Элайстера Кроули, — сказала она в диктофон и тут же прибавила: — Но откуда? Ведь Кроули был англичанином, а Блэкберн — американцем.
Правда, некоторые имевшиеся у Труф источники указывали на то, что Блэкберн был англичанином, но тогда становилось непонятным, зачем он приехал в Америку. Проводить свою мифическую работу?
Это мог знать Джулиан.
Труф бегло просмотрела другие книги. Оказалось, что все они когда-то составляли библиотеку самого Блэкберна, поэтому Джулиан включил их в свою коллекцию. Труф начитала на диктофон названия книг, надеясь впоследствии проверить это:
— 'Маг' Фрэнсиса Барретга; 'Священная магия Абра-Мелина', издатель — Макгрегор Мазере; 'Долина реки призраков'…
Две коробки с бережно сохраняемыми газетами. 'Голос истины'. Труф просмотрела пару желтых и потрепанных от времени газет. Причудливый, трудночитаемый шрифт местами стерся, но тема написанного была ясна — эзотерика.
Труф почувствовала, что с каждой строки сквозит надежда, характерная для тех очаровательных, наивных лет, когда она была еще совсем маленькой. Тогда казалось возможным все, даже остановить четырех всадников — болезни, войну, голод и смерть.
Теперь мир поумнел и стал практичнее. Будут появляться все новые болезни, не страшнее уже известных, войны станут еще более жестокими и несправедливыми, а люди не перестанут умирать от голода на улицах городов самой богатой страны мира.
Труф тряхнула головой, пытаясь избавиться от таких мрачных мыслей. Кухонная философия не даст ничего. Несмотря ни на что, нужно продолжать осматривать сокровищницу Джулиана. Собиратель — человек со странностями, если не разделить его взгляды, коллекция останется закрытой. Следовательно, Труф нужно хотя бы внешне согласиться с Джулианом и на некоторое время признать, что Блэкберн был великим человеком. К тому же, увидев скептицизм Труф, Джулиан может лишить ее доступа к блэкберниане в любой момент.
Оставалось просмотреть только ящики шкафов. Труф открыла первый ящик и сразу же поняла, что трех месяцев ей совершенно не хватит, чтобы все изучить. Она закрыла ящик и открыла другой. На нее смотрел плотный ряд папок без каких-либо указателей и надписей.
— Бог мой, — ужаснулась Труф. — Да как же я в этом разберусь? Тут же невозможно ничего найти. Да, система хранения оставляет желает лучшего.
Она перемотала пленку, стерла последнее замечание, затем вытянула первую попавшуюся папку и раскрыла ее. В ней лежали разноцветные листы бумаги, довольно большие, восемь на одиннадцать дюймов, исписанные четким, как у Спенсера, почерком. Удивил Труф только красный цвет чернил.
Несмотря на старинную каллиграфию, сами материалы были современными, написаны они были в годы жизни Блэкберна, а точнее, определила Труф, в последние годы. Какое отношение они могли иметь к самому Блэкберну, было неясно, но, возможно, она держала в руках биографию, которую начинал писать Джулиан.
Труф повернулась так, чтобы солнце, падающее из длинных, окружающих камин окон на священное изображение Блэкберна, попало на лист, и стала читать, стараясь не перепутать непронумерованные страницы.
Это была не биография.
Сначала Труф показалось, что она читает сценарий какой-то пьесы, и в этом не было ничего неожиданного: если их пишут для Эвиты Перон, почему бы не написать пьесу и для Торна Блэкберна? Неожиданными были действующие лица, например «иеролатор», 'иерофекс' и некоторые другие, имена или названия которых сильно попахивали латынью. 'Кто это такие?', — думала Труф. «Иерос» в переводе с греческого означает «священный», а «латор» — это «поклоняющийся». Если следовать этой логике, то «иерофекс» значит 'священный созидатель' или 'священный строитель'.
'Священный поклоняющийся? Священный созидатель? Бред собачий'. — Труф поставила строгий диагноз и продолжала читать дальше, силясь постичь содержание. Действие таинственной пьесы то заканчивалось, то снова начиналось, а Труф все продолжала читать, ничего не понимая. И вдруг до нее дошло — то, что она читает, не пьеса, а набросок описания одного из культовых ритуалов книги 'Страдающая Венера'.
Но это же смешно. Сначала создаются какие-то наброски, а затем — законченная книга. Здесь же все наоборот, книга, вполне законченная, лежит в сумке, в багажнике ее автомобиля, а то, что Труф держит в руках, — наброски ритуалов. Зачем их писать через тридцать лет, после того, как книга закончена? Если это, конечно, не попытка воссоздать ритуалы.
Тоже маловероятно. Публиковалась ли 'Страдающая Венера' при жизни Торна? Труф была уверена, что да. Очень маленьким тиражом, но каков бы он ни был, хоть один экземпляр у Джулиана обязательно имелся бы.
Совершенно растерявшаяся Труф аккуратно положила папку на место и вернулась к полкам с книгами. Как сказал Джулиан, здесь собраны все книги о Торне Блэкберне и его личная библиотека. Были даже подшивки английского варианта 'Голоса истины'.
Но не было ничего относительно открытия пути, основной идеи 'Страдающей Венеры'.
Если бы эта книга издавалась, Джулиан достал бы ее, даже если она существовала в единственном экземпляре. Тем не менее ее тут не было.
Труф внезапно почувствовала прилив возбуждения исследователя. Какой бы белибердой лежащая в ее багажнике 'Страдающая Венера' ни была, второго экземпляра нет нигде. Следовательно, она никогда и нигде не публиковалась. Но тогда Труф является единственным обладателем книги, которую Торн Блэкберн считал вершиной своей работы.
— Постой, — произнесла Труф. Но откуда ей известно, что эта «Венера» — вершина его работы? Ведь она же не знает, в чем, собственно, состояла работа.
Все перепуталось, смешалось, голова ее закружилась, и она вновь почувствовала, что стоит, окруженная факелами, в том же холодном месте, где нет ни начала, ни конца, где живет слово, создавшее миры.
Труф покачнулась и, чтобы удержаться, схватилась за край стола. Она начала леденеть от охватившего холода, он сковывал ее и не давал двигаться. Он обволакивал ее чувства и манил в другую реальность. Какая-то из папок упала, высыпавшиеся из нее листы бумаги веером разлетелись по полу. Сильный удар в спину привел Труф в себя. Диктофон выпал из руки, ударившись, кассета вылетела и покатилась по полу.
Чары отхлынули. Чертыхаясь, Труф нагнулась и подняла диктофон и кассету, затем собрала рассыпанные бумаги. Труф проверила диктофон, с ним было все в порядке. Как попало она собрала листы в папку.
