— Куда это я делся? — требовательно поинтересовался он.
Сам себя, он мог видеть превосходно, стоило только опустить взгляд — но в зеркале не отражался!
— Именно так, — улыбнулась Элори. — И если кто-нибудь случайно натолкнется на тебя, это будет весьма ощутимо. Так что не думай, будто превратился в призрака, любимый мой варвар. Я просто изменила вид воздуха вокруг тебя — словами мне понятней не объяснить. Если хочешь незаметно пробраться в свой приют — давай; надеюсь, на какое-то время меня хватит.
Он оставил ее в номере отеля и устремился по коридорам, бесшумный и незримый. Ощущение было престранное, почти как во сне — когда в вестибюле люди проходили буквально в двух шагах и не замечали его. Не удивительно, что комъины практически неуязвимы…
Приют Астронавта ничуть не изменился за… неужели это было каких-то два месяца назад? Двое или трое мальчиков, сидя на корточках вокруг клумбы, чем-то занимались в цветнике под наблюдением паренька постарше и с эмблемой на рукаве. Неслышный, словно призрак, — да и ощущая себя призраком — Джефф замешкался, прежде чем подняться по белым каменным ступеням. Что следует сделать в первую очередь? Незаметно пробраться в регистратуру, самому просмотреть картотеку? От этой мысли он быстро отказался. Может, он и невидим — но рыться в папках, тыкать в кнопки, включать принтер… да в регистратуре до смерти перепугаются при виде ожившей картотеки; и раньше или позже, но начнут разбирательство.
И тут он вспомнил. На третьем этаже, в их восьмиместной спальне, он вырезал свои инициалы на оконной раме. Раму, конечно, давно могли дочиста отскоблить или заменить. И если надписи не будет на месте, это еще ничего не доказывает. Но если она обнаружится…
И это весьма вероятно. Спальня повидала не одно поколение воспитанников, и в своем первом опыте по увековечению собственной персоны Кервин был далеко не оригинален. Кое в чем воспитатели предоставляли детям значительную свободу. На памяти Кервина, спальня имела весьма бывалый вид; стены были чистыми, но испещренными множеством следов от первых детских опытов с режущими инструментами.
Едва не сорвавшись на бег, он одолел последний лестничный марш; на верхней площадке Джефф остановился перевести дыхание и попытался сориентироваться. В конце концов он направился к одной из дверей.
В спальне было тихо и солнечно; по периметру, разделенные перегородками, стояли восемь аккуратно заправленных маленьких коек, а посередине на коврике были расставлены игрушки, крошечные человеческие фигурки и космические корабли. Осторожно обходя тщательно возведенную композицию, Кервин заметил, что в самом центре возвышается белый небоскреб, и вздохнул; дети построили не что- нибудь, а модель космопорта, столько места занимающего в их мыслях.
Он зря терял время. Джефф подошел к окну и ладонью провел вдоль рамы. Да, в мягком дереве четко выделялись неровности — грубо вырезанные кресты, сердечки и всякие условные знаки. Его инициалы должны быть на уровне глаз…
Внезапно до него дошло, что он ищет не там, где надо. Когда он последний раз видел эту спальню, ему было двенадцать, и уровень глаз находился не в шести футах от пола.
Он присел на корточки и поглядел сначала направо, потом налево, пытаясь разобраться в мешанине пятен, царапин и грубо вырезанных символов. А потом, на краю рамы, в едва разбираемых угловатых буквах единого алфавита он узнал работу своего первого карманного ножа: Д.Э.К.-мл.
Только найдя инициалы, он осознал, что его трясет. Кулаки у него были сжаты с такой силой, что ногти больно врезались в ладонь; он разжал их. Значит, его обманывали. До последнего момента он не осознавал, что действительно сомневается в себе; но, почувствовав под пальцами глубоко врезанные в оконную раму штрихи, понял, что сомневался, и что сомнение проникло поразительно глубоко. Теперь он был уверен — ему лгали.
— Они все врали, врали! — вслух произнес он и повернулся к двери.
— Кто врал? — негромко поинтересовался чей-то голос. — И почему?
И Кервин, увидев в дверях подтянутого седого мужчину, понял, что «чары» Элори рассеялись. Его увидели, услышали — и обнаружили.
Что же теперь?
14
Умные, добрые глаза вошедшего без тени гнева смотрели на Кервина.
— Посетителям не разрешается проходить в спальни, — произнес он. — Если вам надо повидать определенного ребенка, можно получить разрешение прийти в игровую. — Внезапно глаза его сузились. — Ваше лицо мне знакомо. Давно это было, но… вас зовут Джефф, не так ли? Керрадин?.. Кермит?..
— Кервин.
— Вас еще звали
Ни с того ни с сего Джефф решил не выдумывать никакой легенды.
— Два месяца назад я был здесь, и в регистратуре мне сказали, что у них нет никаких записей о моих родителях… будто я у них тут вообще не числился… в общем, что я все вру. В компьютере не оказалось моих отпечатков пальцев. Я уж начал думать, не схожу ли с ума, — он махнул рукой на вырезанные в дереве инициалы. — Нет, не схожу. Вот это я вырезал, когда был совсем маленьким.
— Но зачем это понадобилось? — недоуменно воскликнул мужчина. — Неожиданно вспыхнув румянцем, он протянул Кервину руку. — Меня зовут Бэррон. Я преподавал математику в младших классах. Да и по сей день преподаю, насколько это вообще бывает необходимо.
— Я помню вас, сэр, — Джефф ответил ему крепким пожатием. — Как-то я подрался… не помню уж, с кем… и вы нас разнимали.
— Точно-точно, задира вы были еще тот, — усмехнулся Бэррон. — Да, разумеется, я вас помню. Помню даже, как отец принес вас к нам. Вам тогда было года четыре, если не ошибаюсь.
«Неужели отец прожил так долго? Почему же тогда я его не помню? Словно неуловимый запах в комнатах Клейндори в Арилиннской башне…»
— Вы знали моего отца? — поинтересовался Джефф, затаив дыхание.
— Я видел его только раз, — с сожалением отозвался Бэррон. — Но чем стоять здесь, давайте лучше спустимся ко мне и пропустим по рюмочке. Наверно, и в компьютерах иногда случаются сбои; хотя, по- моему, такое совершенно невероятно.
Но если тут есть люди, которые его помнят, почему в регистратуре больше ничего не сказали? Надо было не сдаваться так быстро и настоять на своем.
— А еще кто-нибудь остался тут, кто мог бы меня помнить?
— Разве что кто-нибудь из нянечек… — после секундного раздумья отозвался Бэррон. — Но почти весь персонал — молодежь. Мы стараемся, чтобы они были помоложе. Это я только, старая развалина, до сих пор тяну лямку; просто хороших учителей с Земли присылают редко, а Империи нужен тут кто-нибудь, кто умел бы говорить без акцента. — Он передернул плечами. — Давайте-ка спустимся ко мне в кабинет. И вы расскажете, юноша, чем занимались. Насколько я помню, вас же отправили на Землю. Как вы опять оказались на Даркоувере?
Из-за окна по-спартански обставленного маленького кабинета Бэррона доносился гомон с детской площадки. Кервину не хотелось ничего пить, но он с благодарностью принял от старого учителя математики стакан в надежде, что это хоть помешает сорваться с языка вопросам, на которые у Бэррона все равно не найдется ответа.
— Вы сказали, что помните, как меня принес отец. А мать мою вы не помните?
Бэррон покачал головой и чопорно поджал губы.
— Он ничего не говорил о ней; да и вообще о том, что был женат.
«Но он официально признал своего ребенка», — подумал Кервин.
— Как выглядел мой отец? — поинтересовался он.
— Это было так давно… — нахмурился Бэррон. — Мне-то запомнилось, потому что выглядел он… жутковато. Явно после какой-то драки, со сломанным носом; и одет по-дарковански — но с регистрационной карточкой Гражданской Службы космопорта. Мы пытались расспрашивать вас о матери — но вы не умели говорить.
— В четыре-то года? — изумленно выдохнул Кервин.
