задачи. Ее решение будет мои концом.
Она была изумлена, глаза ее широко раскрылись.
— Я слышала легенды о терранцах и их науках, что они создают ненастоящих людей, из металла, а не из плоти и крови…
Не давая распространиться дальше этому наивному ужасу, я быстро протянул перевязанную руку, взял ее пальцы в свои и пожал.
— Они металлические? Нет, Кила. Но человека, которого вы знаете, как Джейсона, не будет, я буду кем-то иным… — Как я мог объяснить Киле о подавленной личности, когда сам мало что понимал в этом?
Она мягко вытащила пальцы и сказала: — Я видела, как кто-то другой однажды глядел на меня вашими глазами. Призрак.
Я бешено затряс головой,
— Бедный призрак, — прошептала она.
Жалость. Я в ней не нуждался.
— То, о чем я помню, я не жалею. Возможно, вас я даже не вспомню, — но я лгал. Я знал, что хотя забыл все остальное, я не смогу похоронить в памяти эту девушку, до самого конца мой призрак будет влачить эту ношу. Я глядел через огонь на Килу, которая сидела, скрестив ноги. Она сняла свою бесполую верхнюю одежду, и под ней оказалось белье, простенькое, как детская распашонка, но удивительно притягательное. Из-под белья выглядывал краешек повязки, и случайное воспоминание, не мое, навело на мысль, что если края раны сойдутся неправильно, будет заметный шрам. Заметный для кого?
Она призывно протянула руку.
— Джейсон… Джейсон…
Самообладание покинуло меня. Я чувствовал себя так, как если бы стоял под огромным звучным сводом камеры, которая была мозгом Джея Элисона, крыша была готова обрушиться на меня. Образ Килы замерцал и растаял, — вначале она была отчетливой и манящей, а затем — словно я видел ее не с того конца телескопа.
Ее руки сомкнулись на моих плечах. Я поднял ладонь, чтобы оттолкнуть ее.
— Джейсон, — взмолилась она. — Не… не отказывайся от меня так. Поговори со мной, расскажи!
Но ее слова проходили ко мне сквозь пустоту — я знал, что завтра во время встречи произойдут важные события, и Джейсон один будет на этой встрече, куда терранцы послали его сквозь этот ад и пытки неведомо зачем… Ах да, лихорадка Следопытов…
Джей Элисон стряхнул руки девушки и свирепо зарычал, пытаясь собраться с мыслями и сконцентрировать их на том, что ему предстояло сказать и сделать, чтобы убедить Следопытов выполнить свой долг по отношению к другим обитателям планеты. Как будто эти… нелюди способны испытывать чувство долга.
Испытывая непривычный прилив чувств, он задумался об остальных. Хендрикс… Джей знал в точности, зачем Форс послал большого надежного космонавта вместе с ним.
А этот красивый утонченный дарковерец — кто он? Джей удивленно посмотрел на девушку — он не хотел, чтобы открылось, что он не до конца отдает себе отчет в том, что говорит и делает, или что он помнит, хотя бы отчасти, Джейсона.
Он хотел уже спросить: 'Что здесь делает дитя Хастура?', но тут логика сказала, что столь важный гость с почетом должен быть принят Старым. Затем нахлынула волна отчаяния: Джей понял, что он даже не может говорить на языке Следопытов, что тот полностью вылетел у него из головы.
— Вы… — он выудил имя девушки — Кила, вы умеете разговаривать на языке Следопытов?
— Несколько слов. Не больше. А что? — она отступила в угол крошечной комнаты — но все же недалеко от него — и он вяло подумал, что еще натворило это проклятое 'альтер это'. Но с Джейсоном было не поговорить. Джей поднял глаза, меланхолично улыбаясь.
— Сядьте, дитя. Вам не следует пугаться…
— Я… я пытаюсь понять. — Девушка вновь прикоснулась к нему, очевидно, стараясь справиться с ужасом. — Это не просто — когда вы на моих глазах превратились в кого-то другого… — Джей увидел, что она дрожит от страха.
Он сказал устало:
— Я не намерен превратиться в летучую мышь и улететь. Я всего лишь бедный дьявол — доктор, который дал себя втянуть в нечистое дело, — не было причины, думал он, демонстрировать свое ничтожество и отчаяние, крича на этого несчастного ребенка. Бог знает, что там у нее было с этим 'вторым я' — Форс признал, что этот проклятый Джейсон был бы сосредоточением всех нежелательных качеств, с которыми он боролся всю жизнь. Усилием воли он не дал себе сбросить ее руку с плеча.
— Джейсон, не… исчезайте! Подумайте! Попробуйте удержаться!
Джей обхватил голову руками. В тусклом свете жилища она, очевидно, не заметила перемены, происшедшей с ним.
Видимо, она считает, что разговаривает с Джейсоном. Она не выглядит слишком сообразительной.
— Подумайте о завтрашнем дне, Джейсон. Что вы им скажете? Подумайте о своих родителях…
Джей Элисон подумал о том, что они скажут, когда обнаружат в нем чужого. Он чувствовал себя чужим. Хотя он должен прийти в этот дом и говорить — он отчаянно копался в памяти в поисках хотя бы осколков языка Следопытов.
Будучи ребенком он говорил на нем. Он должен вспомнить, чтобы говорить с женщиной, которая была ему доброй матерью. Он попытался изобразиться на губах непривычные артикуляционные формы…
Джей вновь закрыл лицо ладонями. Джейсон был той его частью, которая помнила Следопытов. Вот что ему надо помнить: Джейсон не чужой ему, не захватчик тела. Джейсон — утраченная его часть и необходимая. Если он был только один способ вернуть память Джейсона, его сноровку, не утратив при этом себя… Он сказал девушке:
— Дайте подумать. Дайте…
Неожиданно для него самого голос сорвался вдруг на чужой язык.
— Оставьте меня одного.
Быть может, подумал Джей, я могу остаться собой, если смогу припомнить остальное. Доктор Форс сказал Джейсону, что он может помнить о Следопытах без любви но и без неприязни.
Джей поискал в памяти и не нашел ничего, кроме привычного расстройства. Годы, проведенные на чужой земле, вдали от человеческого убежища, одиночество и тоска.
'Отец меня покинул. Он упал с самолета, и я никогда больше его не видел. И я ненавижу его за то, что он покинул меня…' Но отец не покинул его. Он разбил самолет, пытаясь спасти их обоих. Ничьей вины тут нет…
'Кроме отца. Потому что он пытался перелететь через Хеллеры, где никто из людей…' Он не принадлежит этому миру. Хотя Следопыты, о которых он думал ненамного лучше, чем о диких зверях, приняли чужого ребенка в свой город, в свои дома, в свои сердца. Они любили его. А он…
— И я любил их. — Я обнаружил, что говорю почти вслух, затем обнаружил, что Кила схватила меня за руку, изучающе глядя мне в лицо. Я потряс головой.
— В чем дело?
— Вы меня напугали, — сказала она дрожащим голоском, и я вдруг понял, что случилось. Я затрясся от свирепой ненависти к доктору Элисону. Он даже малой толики того, что могу сделать я, не может сделать, но все же исхитряется выползти из мозга. Как он, должно быть, меня ненавидит! Но будь я проклят, если хотя бы наполовину так, как я его. Он чуть ли не до смерти запугал Килу!
Она стояла на коленях, совсем рядом, и я понял, что есть только один способ разогнать холод, который оставила после себя эта мороженая рыба, заставив его опять провалиться в тартарары. Это человек, который ненавидит все, что не является миром холода, в котором он решил провести свою жизнь. Лицо Килы было поднято, оно было нежное, настойчивое, молящее, и внезапно я потянулся к ней и прижал ее к себе, и с силой поцеловал.
— Мог это сделать призрак? — спросил я. — Или это?
Она прошептала: — О нет, — и ее руки сомкнулись на моей шее. И я повалился на сладко пахнувший
