присутствие, но так и не нашла подходящего предлога.
Мужчина, сложив натруди руки, пристально смотрел на нее.
– И с чего бы это вдруг парень, который, прошу заметить, не является членом этого очень закрытого клуба, сует свой нос в чулан со щетками?
К ним подошел Робби.
– Это мой гувернер, мистер Джекем. Филипп Уолтерс его кличут.
– Зовут, Робби, – машинально поправила его Филиппа.
Мужчина продолжал пристально и с подозрением смотреть на нее. Ведь ее застигли, в тот самый момент, когда она шпионила. И как она может объяснить свой интерес к веникам?
– Значит, ты работаешь у мистера Каннингтона? – Джекем окинул ее с ног до головы таким взглядом, от которого, как она опасалась, мало что могло укрыться. – Нелегко тебе пришлось, верно? Хотелось бы иметь хорошего хозяина, который мог бы о тебе позаботиться? – Он подвинулся ближе к Филиппе, и она вынуждена была посмотреть в его бесцветные глаза. – Джеймс Каннингтон – лучший из тех, кого я знаю. А также из тех, с кем тебе придется иметь дело. Настоящий джентльмен и друг для своих, если ты понимаешь о чем я.
Продолжая рассматривать Филиппу, Джекем наклонился и шепнул ей на ухо:
– Что-то с тобой не так. Не могу определить, что именно, но точно знаю: мне это не нравится.
Джекем сделал шаг назад и улыбнулся, взгляд его при этом оставался холодным.
– А теперь, Робби, отведи-ка своего гувернера туда, где ему следует находиться. Здесь нет ничего любопытного, кроме щеток и веников.
Филиппа с радостью воспользовалась возможностью ретироваться, Робби следовал за ней по пятам. Ее немного знобило, к горлу подступила тошнота. Но с чего она так разволновалась? У этого человека были все основания отругать ее за то, что она сует свой нос куда не следует. Еще он сказал, что она ему не нравится. Ну и что?
– Кто это? – спросила она Робби.
– Джекем, он здесь всем заправляет. Раньше он был самым знаменитым вором.
Филиппа не могла прийти в себя от изумления. Джеймс Каннингтон якшается с ворами. Она многое сможет разузнать, если снова удастся проникнуть в этот клуб.
И все же она обрадовалась, когда Робби согласился пойти домой. Что-то странное было в этом клубе. Когда они выходили через парадную дверь, Филиппа заметила небольшой переулок сбоку от здания и, повинуясь инстинкту, свернула туда.
Довольно длинный переулок, постепенно сужаясь, тянулся вдоль здания, в конце поворачивая за тыльную стену высокого кирпичного особняка. Это был очень длинный особняк, гораздо длиннее, чем можно было предположить, побывав внутри клуба.
А это означало, что она видела лишь половину внутренней части здания.
Глава 7
Когда Джеймс подошел к той комнате в старом дворце, который стал тюрьмой для леди Лавинии Уинчелл, он увидел самого премьер-министра, выходившего через противоположную дверь.
– Милорд! – воскликнул Джеймс, стремительно бросившись к нему.
Невысокого худощавого премьера сопровождали двое – охранник и секретарь. Поравнявшись с ними, Джеймс встретился взглядом с лордом Ливерпулом, который смотрел на него, гневно вскинув брови.
– Не забывайте о своем достоинстве, – произнес премьер-министр с мягкой укоризной, если вообще выговор этого самого могущественного человека в Англии мог быть мягким.
Джеймс смущенно поклонился, но в его голове было слишком много вопросов, чтобы думать о внешних приличиях.
– Милорд, вы приходили, чтобы встретиться с леди Уинчелл?
Ливерпул поджал губы и дернул бровями в направлении своих сопровождающих. Затем сделал шаг в сторону, знаком приказав Джеймсу следовать за ним.
– Поскольку вы горите желанием получить ответ на свой вопрос, да, я только что разговаривал с миледи, – очень тихо произнес он.
– Узнали что-то новое?
Ливерпул ждал, пристально глядя на Джеймса. Взяв себя в руки, Джеймс опустил голову.
– Прошу меня извинить, милорд. Я лишь хотел узнать, не предоставила ли она каких-либо свидетельств, которые могут быть использованы для доказательства ее вины.
Ливерпул покачал головой:
– Едва ли стоит этого ждать. Леди Уинчелл полностью осознает грозящую ей опасность. Поэтому продолжает утверждать, что не имела намерения стрелять в меня, а хотела отомстить вам за то, что вы ее отвергли.
У Джеймса заныло раненое плечо. Ведь попавшая в него пуля была предназначена этому великому человеку.
– Мы должны уничтожить ее, милорд! Она предатель и хладнокровный убийца.
– Я в этом не сомневаюсь. Но если красивая женщина из высшего общества предстанет перед судьей и присяжными, разве смогут они оставаться безучастными, увидев ее слезы и услышав ее мольбы? Пока у нас не будет доказательств и настоящих улик, мы ничего не можем ей предъявить, кроме прелюбодеяния, а ее супруг не станет выдвигать обвинения в супружеской неверности. Лорд Уинчелл опять до безумия влюблен в свою молодую прелестную жену.
– Кроме того, он пытается сохранить лицо, – с усмешкой произнес Джеймс. – Но я могу найти доказательства. Мне известно, где их искать. Наш дешифровщик в настоящее время обрабатывает входящую и исходящую корреспонденцию леди Уинчелл, пытаясь найти ключ к коду.
Ливерпул холодно посмотрел на Джеймса.
– У вас было много времени, Каннингтон, чтобы собрать доказательства по этому делу и выдвинуть обвинение. Я больше не могу игнорировать просьбы лорда Уинчелла. Кроме того, многие члены парламента относятся к этому делу неодобрительно.
Секретарь премьера осторожно кашлянул. Ливерпул кивнул ему, потом вновь повернулся к Джеймсу.
– Не имея конкретных доказательств и свидетелей, я не могу держать леди Уинчелл под арестом.
При мысли о том, что Лавиния выйдет сухой из воды и вернется к своей беззаботной жизни и грязным делам, Джеймс стиснул зубы.
– А как же свидетельские показания моей сестры? Лавиния ей во всем призналась.
– Учитывая ее связь с «Клубом лжецов», леди Рейнз не может быть подвергнута проверке, точно так же, как и вы, Каннингтон. Вас спасло от провала то, что леди Уинчелл отказалась признать обвинения. Она не может раскрыть вас, не признавшись в собственной измене. Вам хорошо известно, что секретность «Клуба лжецов» важнее наказания одной предательницы.
– Важнее? Но погибли наши люди, сэр!
– Это так. И они предпочли бы скорее погибнуть еще раз, чем рассказать свету о деятельности клуба, не правда ли?
Ливерпул бросил на Джеймса холодный взгляд, и Джеймс понял, что премьер-министр, не колеблясь, пожертвовал бы им. Даже протеже Ливерпула – Натаниэль Стоунвелл, лорд Рирдон – был подвергнут публичному позору, чтобы скрыть опрометчивый поступок принца, и это несмотря на глубокую и искреннюю преданность лорда Рирдона, а возможно, именно по этой причине. Ведь Натаниэль Стоунвелл был членом «Королевской четверки», тайного и привилегированного союза лордов, который, по существу, являлся мозгом монархии. «Четверка», кроме того, время от времени выступала в качестве руки, направляющей тайное оружие, каковым являлся «Клуб лжецов», что также служило доказательством того, что лорд Ливерпул в случае необходимости с легкостью пожертвует таким мелким игроком, как Каннингтон. Впрочем, он не нуждался в таком доказательстве. Прежде чем Джеймс успел что-либо ответить, Ливерпул продолжил:
– Исходя из всего вышесказанного, я дал указание прекратить расследование. – Он поднял руку, отметая немедленные протесты Джеймса. – Даю вам десять дней, Каннингтон. Представьте мне доказательства. Найдите свидетеля. – Впервые во взгляде Ливерпула промелькнула искорка теплоты. – Я обязан вам жизнью, Каннингтон. Поэтому и даю вам этот срок. Поймите, месть непродуктивна. Она тянет нас назад. Необходимо двигаться вперед, иначе увязнешь в трясине прошлого.
Джеймс молча смотрел, как премьер-министр неторопливой походкой присоединился к своим спутникам. Беспомощная ярость поднималась в его душе. Десять дней. Он повернулся к двери в комнату Лавинии.
Камера Лавинии Уинчелл была самой роскошной, которую когда-либо доводилось видеть Джеймсу, об этом позаботился охваченный страстью лорд Уинчелл. Парчовая драпировка защищала массивное ложе от возможных сквозняков, а в огромном великолепном камине жарко пылал огонь. В комнате повсюду виднелись, книги, пяльцы для вышивки и многое другое, что позволяло Лавинии скрасить досуг. Прислуживала Лавинии молоденькая симпатичная горничная.
По-видимому, никто из членов палаты лордов не хотел, чтобы его обвинили, в плохом, обращении, с дамой, тем более в ее казни через повешение, даже сам принц-регент.
И Джеймс едва, ли мог винить их в этом – некогда он сам пал жертвой чар Лавинии.
Внешне Лавиния совершенно не изменилась. Когда говорят об идеальной блондинке, то имеют в виду Лавинию. Грациозная, гибкая, она несколько побледнела в своем заточении, но эта бледность лишь усиливала впечатление ангельской хрупкости.
– Джеймс! Моя любовь, ты снова вернулся ко мне!
Она грациозно вскочила и бросилась к нему, раскрыв объятия. Не шелохнувшись, Джеймс не отрывал сурового взгляда от ее огромных голубых глаз, в которых застыли невыплаканные слезы и невысказанная, мольба. Женщина остановилась.
– И все-таки вы меня не забыли.
Голова Лавинии печально поникла, и глазам Джеймса предстала ее изящно изогнута шейка.
Она была так красива, что мужские инстинкты Джеймса завибрировали, словно туго натянутые струны арфы. Но он хорошо помнил, что в совершенном теле леди Уинчелл жида черная душа ядовитой змеи.
– Можно
