хмыкнув. – Танцы.
Все еще посмеиваясь себе под нос, он вернулся в кабинет, Робби стоял в центре комнаты, ожидая его возвращения.
И. Джеймс тотчас ощутил дискомфорт, который создавало присутствие Робби. Казалось, мальчишка чего-то ждет от него, но чего именно, Джеймс так и не понял.
Принимая решение никогда не вступать в брак, он тем не менее ощущал необходимость в наследнике. Его сестра Агата отказалась от своей доли имущества и поэтому поддержала его план. Отощавший мальчонка, таскавший тяжелые щетки за жестоким трубочистом, спас Агате жизнь, и, казалось, сам Бог велел Джеймсу усыновить сироту.
Он взял мальчика к себе, чтобы сделать своим наследником, и жизнь Робби круто изменилась. Даже выражение лица у него стало другим.
И все же какой-то голод все еще таился в глазах мальчика, и Джеймс не знал, что с этим делать. Он отвернулся от этих требовательных, не по-детски серьезных глаз и подошел к столу.
Именно так всегда делал его отец. Буквально на тысячную долю секунды Джеймс почти уловил причину сумрака, царившего в душе Робби. Потом отбросил мысль об этом. Его собственный отец – математик и выдающийся ученый – вечно был занят, но Джеймс не очень страдал от этого, ведь у него была сестра Агата.
Что ж, у Робби теперь будет Филипп. Конечно, это не брат и не сестра, но в некотором роде товарищ. Это пойдет Робби на пользу, и он перестанет смотреть на Джеймса так, как смотрел в эту минуту.
Неожиданно Джеймсу захотелось немедленно оказаться в клубе. Подальше от этих требовательных глаз. Подальше от необъяснимого чувства вины перед этим мальчишкой.
Странно. Джеймс перенес все тяготы плена, вытерпел пытки наполеоновских бандитов, но до сих пор не мог смотреть в неумолимые голубые – глаза Робби.
Он взял со стола записную книжку, папку, с которой работал перед приходом мистера Уолтерса, и схватил со спинки кресла сюртук. Натягивая его, он потянулся за шляпой, лежащей на приставном столике.
– Я ухожу, парень. Передай Денни, что к ужину не вернусь.
Робби медленно последовал за Джеймсом. Его маленькое личико не утратило каменного выражения.
– Возьми меня с собой.
– Не могу, Роб. – Джеймс грустно, словно извиняясь, улыбнулся, взгляд мальчика остался жестким. – У меня дела. Кроме того, скоро вернется Филипп. Тебе захочется ему все тут показать, не так ли?
Джеймс уже повернулся, чтобы уйти, но Робби так и не ответил и не пошевелился. Вид этой маленькой унылой фигурки, одиноко стоявшей в холле, заставил Джеймса почувствовать себя последним негодяем.
И он поспешил уйти.
Сырой холодный ветер пронизывал насквозь, и Филиппа глубже вжалась в покрытое потертым бархатом сиденье кеба.
Коляска неспешно катила сквозь моросящий дождь позднего лета. Филиппа украдкой огляделась и увидела несколько сгорбленных фигур, торопившихся по своим делам. Как только она вышла из дома мистера Каннингтона, то сразу же в ближайшем закоулке прямо поверх жилета и брюк натянула платье и шляпкой прикрыла свои изуродованные волосы. Возвращаться в пансион в облике мужчины невозможно.
Филиппа не доверяла своей квартирной хозяйке миссис Фаркорт, способной помешать ее плану. К тому же она совершенно не представляла, как сможет проехать через весь город в мужской одежде.
Кебмены, едва взглянув на ее поношенный наряд, проезжали мимо в надежде встретить более состоятельных пассажиров. Ей повезло, что удалось остановить хотя бы эту коляску, которая имела еще более неприглядный вид, чем ее платье. Но даже этот возница, прежде чем тронуть лошадь, попросил показать деньги.
Теперь она жалела о том, что так поспешно избавилась от мужского обличья. Ведь слежка за ней может возобновиться. Впрочем, Филиппа не была уверена, что за ней следят.
С того момента, как она добралась до Лондона, спасаясь от наполеоновских солдат, и занялась поисками единственного человека, которому доверял ее отец, город играл злые шутки с ее зрением, ее памятью и ее кошельком.
Конечно, вполне возможно, что за ней никто не следит. Она, возможно, шарахается от собственной тени и видит то, чего нет, а французские шпионы за каждым углом ей просто мерещатся…
Но ведь они приходили раньше. Той ночью в поисках отца они обшарили испанскую деревушку Ариету и быстро нашли дом, в котором они так спокойно и хорошо жили.
Отец каким-то неведомым образом точно знал, что нужно солдатам. Он начал действовать, даже не взглянув в окно.
Пока она в ночной рубашке, трясясь больше от чувства нереальности происходящего, чем от холода, оцепенело стояла на лестнице, он бросился в свой кабинет, где одним движением распахнул встроенный в стену сейф и переложил его содержимое в сумку.
Он велел ей принести из своей комнаты одежду и обувь и забраться в небольшую нишу, которая неизвестно откуда появилась рядом с камином в малой гостиной.
Эта ниша была не больше матросского сундучка – недостаточно высокая, чтобы в ней можно было стоять, и недостаточно широкая, чтобы лечь. Отец затолкал ее туда, бросив на колени вещи и поставив в ноги сумку.
– Сиди тихо. Это солдаты Наполеона. Ни слова. Скоро я тебя выпущу. Если… если что, отправляйся в Лондон, – шепотом наказал он ей. – Смени имя. Передвигайся, не привлекая к себе внимания. В сумке есть немного денег, этого хватит, чтобы добраться. Обратись к Мартину Апкерку на Хай-стрит в Чипсайде.
– Но, папа, что…
Он приложил палец к ее губам, запечатлел на лбу поцелуй и закрыл ее в темноте. Она осталась одна, давняя привычка к послушанию подавила импульсивное желание вырваться из тесного укрытия. Закрыв глаза, Филиппа прислушивалась к доносившимся снаружи звукам.
Голос отца звучал с напускным спокойствием и равнодушием. Затем раздался более низкий голос, грубый и нетерпеливый. Потом грохот и треск, словно кто-то разбрасывал вещи по комнате или швырял их в стену.
Шарканье ног… крик боли…
Потом грохот и топот сапог стихли, и наступила тишина. Филиппа еще долго ждала, когда же отец откроет потайную дверцу, выпустит ее и, заключив в объятия, скажет, что все в порядке.
Но он не пришел. И тогда Филиппа поняла, что стряслась беда.
Ей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она обнаружила крошечную защелку, еще больше времени ушло на то, чтобы открыть узкую дверцу.
Наконец небольшая панель сдвинулась, и Филиппа выползла из своего укрытия, затекшие ноги и спина нестерпимо болели.
В доме царил хаос. Осколками великолепного фарфора ее матери был усыпан измятый и испачканный грязными сапогами ковер. Повсюду валялись варварски разодранные книги из их бесценной библиотеки, несколько томов печально тлели на каминной решетке. Филиппа босиком пробралась через пустой дом, осторожно окликая отца, но на ее призывы отзывалось лишь эхо.
Ее собственная одежда была разорвана и валялась на полу спальни. Больше всего пострадали ее комната и кабинет отца. Видимо, незваные гости не нашли того, что искали, и выместили свою злобу на ни в чем не повинных вещах.
И возможно, на ее отце.
Тот последний крик, крик боли, вновь прозвучал в ушах Филиппы. Она моргнула, вырываясь из прошлого, и стала осматриваться. В этот момент с улицы донесся крик.
Филиппа подозревала, что за ней следят, но доказательств у нее не было. Солдаты разгромили ее спальню в Ариете, а позднее ее дядя, опасаясь неприятностей, выпроводил гостью из своего дома.
Да еще это чувство, от которого мурашки пробегали по спине, чувство, от которого ей никогда не удавалось избавиться полностью.
Кеб, как она и просила, остановился, в квартале от ее пансиона.
– Приехали, мисс.
Возница даже не потрудился откинуть ступеньку. Филиппа спрыгнула с потертого сиденья и повернулась к кебмену. – Я на минутку. Если подождете, поедем обратно в Мейфэр.
Возница, нахмурившись, кивнул.
– Смотрите не задерживайтесь. Я не собираюсь тут целый день прохлаждаться.
Он исподлобья взглянул на девушку, словно говоря: «Возвращайся или гори в аду, мне безразлично». Она поежилась под этим недобрым взглядом, напомнившим ей о том, что в Лондоне, этом царстве булыжника и камня, смерть гостит ежедневно, а опасности возникают еще чаще.
Что ж, теперь все это позади, потому что у нее есть цель и надежное убежище. Благодарение небесам, мистер Каннингтон не слишком искушен в вопросах найма гувернеров.
Филиппа нырнула в магазинчик и вывернула наизнанку, коричневой подкладкой наружу, свою легкую летнюю накидку. С лицевой стороны плащ был влажным, но если за ней следят, эта нехитрая уловка может сбить с толку ее преследователей. Она сгорбилась и, прихрамывая, чтобы окончательно ввести в заблуждение возможных преследователей, вышла на улицу.
Миновав еще пару зданий, она добралась до дома, где снимала комнату, и, лишь войдя в обшарпанный холл, с облегчением вздохнула. Радуясь, девушка еще раз напомнила себе, что никогда больше не появится в этом унылом здании и на этих мрачных улицах, где царит беззаконие.
Филиппа, гордо вскинув подбородок, заплатила миссис Фаркорт за квартиру и усмехнулась про себя, встретив злобный взгляд домохозяйки, которым та отреагировала на ее неожиданное богатство. Старуха с таким видом отсчитала ей сдачу, словно ей было больно расставаться с каждым фартингом.
Женщина зажала в пальцах последнюю монету.
– Должна сообщить кое-что, что вам наверняка будет интересно узнать.
Филиппа стояла с протянутой рукой.
– Пожалуйста, миссис Фаркорт, моя сдача.
Женщина пожала плечами.
– Раз уж вы
