– В этом нет необходимости, госпожа… – начала Сенара, но Гай прервал ее возражения:
– Я охотно провожу тебя. Я все равно собирался прогуляться перед сном. Я доставлю тебя домой в целости и сохранности.
По крайней мере, теперь он сможет выяснить, как попала к христианам девушка, проживающая в Лесной обители. Таким образом, решил Гай, не исключено, что он получит ответы на многие вопросы. Сенара плотнее укуталась в свою темную накидку без каких бы то ни было украшений – так обычно одеваются слуги из богатых домов, – а Гай подумал, что она, наверное, хочет скрыть под ней платье жрицы. Он взял с собой факел – хоть на небе и светила луна, лучше не искушать судьбу на темных улицах. Кроме того, ему пришла в голову мысль, что при хорошем освещении девушка будет чувствовать себя гораздо спокойнее. Сенара поцеловала девочек, включая дремлющую на руках у Юлии малышку, и вместе с Гаем спустилась вниз по ступенькам. Они прошли по пустынным улицам, не привлекая к себе внимания. Но даже когда окраинные дома остались далеко позади, спутница Гая не откинула капюшон с головы, хотя ночь была теплая.
Молчание угнетало Гая.
– Ты давно посещаешь службы в новом храме? – наконец спросил он.
– С тех пор, как его построили.
– А до этого куда ходила?
– В детстве мать водила меня на собрания, устраиваемые в помещении для слуг в доме одного из отцов города, чей управляющий был христианином.
– Но ты ведь живешь в Лесной обители, – заметил Гай, недоуменно наморщив лоб.
– Это так, – тихо ответила девушка. – Их Верховная Жрица приютила меня. Я – сирота. Но я не связана никакими клятвами. Мой отец – британец; он сейчас в изгнании. Но мама моя была римлянкой. Она окрестила меня, а когда я прослышала, что неподалеку от святилища поселился отец Петрос, мне захотелось побольше узнать о вере матери.
– И зовут тебя Валерия! – улыбнулся Гай.
Девушка захлопала глазами. Давно она не слышала, чтобы упоминали это имя.
– Так звала меня мать, но уже столько лет для всех я – Сенара, что почти позабыла свое прежнее имя. Отец Петрос говорит, что мой долг – во всем слушаться своих опекунов, хотя они и язычники. Во всяком случае, в Лесной обители мне никто не причинит вреда. Он говорит, что друиды – хорошие язычники и когда-нибудь они обретут спасение, но я не должна принимать их веру. Да и апостол Павел наказывал, чтобы рабы почитали своих хозяев. Человек свободен душой, но нельзя не принимать в расчет официальный статус, предопределенный его телу; нельзя не учитывать и законные клятвы и обеты.
– Хорошо, хоть на это у них ума хватает, – пробормотал Гай. – Жаль, что подобная логика не действует в отношении их долга перед императором!
Сенара продолжала щебетать, словно и не слышала его реплики. Может, она таким образом пытается скрыть страх, подумал Гай. Но он был слишком очарован звуками ее мелодичного голоса и не обращал внимания на смысл того, что она говорила. В ней столько невинности. Такой в юные годы была и Эйлан.
– Конечно, в Лесной обители никто не заставляет меня грешить. Они – добрые, хорошие люди. Но я хочу быть правоверной и после смерти жить в Царствии Небесном. Правда, мученицей мне быть страшно. Раньше я боялась, что мне прикажут умереть за веру, как те святые, о которых рассказывала мне мама. Я тогда была еще совсем малышкой, но кое-что помню – не все, конечно… Правительство теперь не преследует христиан… – Она запнулась. Гай пытался придумать, что ответить, а Сенара уже тараторила дальше: – Я уверена, сегодня святой отец говорил именно обо мне. Некоторые члены общины знают, что я живу в языческом храме, и презирают меня за то, что я не ушла оттуда. Но отец Петрос говорит, что я могу оставаться в святилище друидов до совершеннолетия.
– И что потом? – спросил Гай. – Валерий подыщет тебе подходящего жениха?
– О нет. Скорей всего, я вступлю в сестринскую общину. В Царствии Небесном, утверждают священники, никто не женится и не выходит замуж.
– Нет, так нельзя, – заявил Гай. Ему уже приходилось слышать подобное утверждение. – Я глубоко убежден, что в этом вопросе священники заблуждаются.
– Что ты, нет! Ведь ты же не хочешь, чтобы твоя душа была обременена грехом, когда наступит конец света.
– Никогда не беспокоился о своей душе, даже не задумывался, есть она у меня или нет, – с неподдельной искренностью признался Гай.
Сенара резко остановилась и повернулась к нему в темноте.
– Но это ужасно, – абсолютно серьезно возразила она. – Неужели ты хочешь попасть в ад?
– Я не могу поверить в истинность религии, которая осуждает людей за то, что они растят детей, да и порицает сам акт их зачатия! Что касается вашего ада, я считаю, это такая же мифическая выдумка, как Тартар или Гадес. Разумного человека этим не испугаешь. Неужели ты всерьез полагаешь, что все те, кто нарушает установления отца Петроса, непременно отправятся в ад?
Сенара опять остановилась и, подняв голову, посмотрела на Гая. В лунном свете ее лицо казалось белым, словно лилия.
– Конечно, иначе и быть не может, – ответила британка. – А ты, господин, пока не поздно, все же подумай о своей душе.
Если бы Гай услышал подобное заявление не от этой прекрасной девушки, а от кого-то еще, он, наверное, расхохотался бы. Болтовня Юлии на религиозные темы ввергала его в такую тоску, что он едва удерживался от слез. Но сейчас Гай, наоборот, заговорил еще более нежно и ласково:
– Раз уж ты так печешься о моей душе, помоги мне спасти ее.
– Думаю, у отца Петроса это получилось бы гораздо лучше, чем у меня, – неуверенно промолвила Сенара. Они приблизились к дубовой аллее, которая вела в Лесную обитель, и Сенара, нахмурившись, замедлила шаг. – Отсюда я сама найду дорогу; тебе не следует идти дальше. Тебя могут увидеть, и тогда меня уж точно накажут.
Гай придержал ее за плечи и сказал шутливо-просящим тоном:
– Неужели ты бросишь на произвол судьбы мою душу, нуждающуюся во спасении? Мы непременно должны встретиться вновь.
Сенара встревожилась.
– Мне не следует говорить это, – быстро произнесла она. – Каждый день в полдень я приношу еду отцу Петросу. Если тебе случится заглянуть в его хижину… думаю… мы могли бы побеседовать.
– Тогда ты уж точно спасешь мою душу, если это вообще возможно, – ответил Гай. До своей предполагаемой души ему не было никакого дела, но он страстно желал еще раз встретиться с Сенарой.
– Я больше никогда не увижу тебя… – Эйлан отвернулась, устремив свой взор на садовую растительность.
– Ну что за глупости! – воскликнула Кейлин. Слова Эйлан отозвались в ней непонятным страхом, который сменился гневом. – Теперь ты изводишь себя какими-то идиотскими предчувствиями. Ты ведь сама хотела, чтобы я отправилась туда!
Хрупкие плечи Эйлан затряслись мелкой дрожью.
– Это не я, не я. Моими устами говорила Великая Богиня, и я знаю, что мы обязаны исполнить Ее волю. Но теперь, когда расставание так близко, о Кейлин, мне очень тяжело!
– Еще бы не тяжело! – язвительно отозвалась жрица. – Только ведь уезжаю-то я. Покидаю все, что мне дорого. Ты уверена, что так пожелала именно Великая Богиня, а не Арданос нашептал тебе на ухо? Он мечтал разлучить нас с тех самых пор, как я заставила его вернуть тебе сына!
– Думаю, конечно же, он рад этому, – прошептала Эйлан. – Но неужели ты полагаешь, что я исполняю его указание? Значит, все мое служение – ложь?
В голосе Эйлан слышалась мучительная боль. От гнева Кейлин не осталось и следа.
– Родная ты моя маленькая девочка. – Она положила руку ей на плечо, и Эйлан приникла к груди старшей женщины. Она не проронила ни звука, но по щекам ее струились слезы. – Ну что мы ссоримся,
