ему по душе. Не далее как вчера в этом самом лесу он убил оленя, доказав, что умеет обращаться с дротиком не хуже, чем британцы владеют своим оружием, а вот теперь…
Беспомощно распростертый на дне вонючей ямы, Гай в отчаянии проклинал трусливого раба, который вызвался указать ему кратчайший путь от дома Клотина до Римского тракта, который, по его словам, вел прямо в Деву. Гай ругал и себя за то, что по глупости позволил этому простофиле управлять колесницей; ругал того зайца (если это был заяц), который выскочил перед ними на тропу и испугал лошадей. Он проклинал этих необъезженных лошадей и того идиота, что не сумел их удержать, да и себя самого – за то, что растерялся, поддался панике и, потеряв равновесие, выпал из колесницы.
Он был ошеломлен, это верно, но, очевидно, при падении у него еще и помутился рассудок – иначе он сообразил бы, что нельзя уходить с того места, где его выбросило из колесницы. Ведь даже его непутевый возничий рано или поздно справится с лошадьми и вернется за ним. Но больше всего юноша проклинал себя за то, что решил в одиночку пробираться через лес и сошел с тропы. Он долго плутал и совсем заблудился.
После падения с колесницы в голове гудело, но Гай с одуряющей ясностью помнил, как неожиданно поскользнулся, как под тяжестью его тела затрещали сучья и зашуршали листья и он провалился в эту яму. В руку ему вонзился кол, и от дикой боли он на несколько минут потерял сознание. Лишь к вечеру Гай наконец-то собрался с силами и смог осмотреть свои раны. Еще один кол разодрал ему мышцы голени, вскрыв старую рану. Это повреждение было не очень опасным, но он, помимо всего прочего, сильно ушиб лодыжку, и нижняя часть ноги распухла до размеров бедра. Наверное, в этом месте был перелом, – по крайней мере так ему казалось. Гай от природы был проворный, как кошка, и, если бы не раны, он быстро выбрался бы из ямы. Но сейчас у него не было сил даже пошевелиться, он едва не терял сознание.
Юноша понимал, что, если даже не умрет от потери крови, ночью на запах придут дикие звери и растерзают его. Он старался не вспоминать страшные рассказы няни о людях, разорванных хищниками.
Промозглая сырость постепенно просачивалась в каждую клеточку его тела; он накричался до хрипоты, пытаясь звать на помощь. Что ж, если ему суждено умереть, он примет смерть с достоинством, как подобает римлянину. Гай кое-как обмотал лицо пропитанным кровью плащом. И вдруг услышал голоса людей. От волнения у него забилось сердце, он с трудом приподнялся.
Собрав последние силы, Гай закричал. Звук, вырвавшийся из его горла, – полувизг, полустон, – мало напоминал человеческий голос. Юноше стало стыдно за себя, и он попытался прокричать какие-нибудь слова, но крин застрял у него в горле. Судорожно вцепившись руками в кол, Гай попробовал подняться на ноги, но ему удалось лишь привстать на одно колено и прислониться к стенке ямы.
Он поднял голову и прищурился, ослепленный яркостью клочка неба, синевшего в последних лучах заходящего солнца. Гай заморгал и в квадрате света у себя над головой увидел склонившуюся над ямой девушку.
– Пресвятая Богиня! – воскликнула она звонким голоском. – Да как же тебя угораздило свалиться туда? Разве ты не видел предупредительных знаков на деревьях?
Гай не мог вымолвить ни слова. Молодая женщина обращалась к нему на диалекте, который он не очень хорошо понимал. Ну конечно, в этих местах, должно быть, живут ордовики. Юноша задумался, пытаясь переложить услышанную речь на язык силуров, на котором говорила его мать.
Однако прежде чем он успел что-либо сказать, другой женский голос, более густой и сильный, произнес:
– Ну и бестолочь, его следовало бы оставить здесь в качестве приманки для волков! – Над ямой склонилось еще одно девичье лицо. Девушки были очень похожи, и Гай поначалу решил, что у него двоится в глазах.
– Ну-ка, хватайся за мою руку. Думаю, вдвоем мы тебя вытащим, – сказала девушка. – Эйлан, помогай! – Она протянула Гаю свою тонкую белую руку. Юноша попытался ухватиться за нее здоровой рукой, но дотянуться не смог. – В чем дело? Ты ушибся? – спросила девушка уже более ласково.
Гай не успел ответить. Вторая девушка придвинулась ближе к краю ямы. Римлянин разглядел только, что она совсем юная.
– Ой, Дида, он же истекает кровью! Скорей беги за Синриком.
От захлестнувшего его чувства облегчения Гай едва не потерял сознание. Он снова сполз на дно ямы, и это движение отозвалось в его ранах жгучей болью.
– Не смей падать в обморок! – послышался сверху чистый голосок. – Я буду все время говорить, и пусть мои слова станут для тебя нитью жизни. Слышишь?
– Слышу, – прошептал Гай. – Только не молчи.
Боль в ранах становилась невыносимой: наверное, сознавая, что спасение близко, Гай позволил себе чувствовать ее. Он слышал голос девушки, но совсем не понимал, что она говорит. Ее речь журчала ласково и нежно, как ручеек, помогая ему не думать о боли. Мир погружался во тьму. Гай думал, что у него темнеет в глазах, но спустя некоторое время он заметил на деревьях отблески факелов и понял, что наступил вечер.
Лицо девушки исчезло, и он услышал ее крик:
– Отец, в старую ловушку для кабанов упал человек.
– Сейчас вытащим, – отозвался низкий голос. – Хм… – У края ямы кто-то копошился. – Пожалуй, без носилок нам не справиться. Синрик, давай-ка вниз. Посмотри, что можно сделать.
На дно ямы спустился молодой парень. Он оглядел лежащего Гая и дружелюбно поинтересовался:
– Нуда же ты смотрел? Надо же так изловчиться! Все в округе знают про эту яму – ее уж лет тридцать как вырыли!
Собрав остатки гордости, Гай хотел было сказать, что хорошо заплатит своим спасителям, но вовремя одумался. Постепенно глаза его привыкли к свету факела, и молодой римлянин разглядел спустившегося к нему парня. Это был юноша примерно его возраста – лет восемнадцати или чуть старше – богатырского телосложения. Светлые волосы британца волнистыми прядями спускались до плеч, борода еще не выросла, лицо дышало спокойствием и беспечностью, словно спасать едва живых незнакомцев было для него самым обычным делом. Он был одет в тунику из клетчатой материи и клетчатые штаны из искусно выделанной кожи; шерстяной плащ, украшенный вышивной, застегивался у подбородка золотой булавкой с изображением ворона из красной эмали. Судя по одежде, он принадлежал к знатному роду, но был явно не из тех, кто радовался приходу завоевателей и старался подражать римлянам.
– Я не знаю этих мест и не понимаю, что означают ваши знаки, – просто объяснил Гай на языке британских племен.
– Ладно, об этом не беспокойся. Сначала мы вытащим тебя, а там и поговорим о том, как ты сюда попал. – Юноша осторожно просунул руку под спину Гая и без видимых усилий, как ребенка, приподнял его. – Мы вырыли эту яму для кабанов и медведей, а также для римлян, – спокойно бросил он. – Тебе просто не повезло. – Парень вскинул голову и крикнул: – Бросай сюда свою накидку, Дида! Так будет легче и быстрее. А то пока еще придумаем, как сделать носилки. Его-то плащ весь затвердел от засохшей крови.
Дида спустила в яму плащ, и юноша закрепил его узлом на поясе Гая, а другим концом обвязался сам. Занеся ногу на нижний кол, он сказал:
– Кричи, если будет больно. Таким способом я вытаскиваю отсюда медведей. Но они не жалуются, ведь их я вытаскиваю мертвыми.
Гай стиснул зубы и уцепился за юношу. Разбухшая лодыжка задела за торчащий из земли корень дерева, и от боли он едва не потерял сознание. Сверху кто-то ухватил его за руки и помог выбраться на поверхность. Несколько мгновений Гай, тяжело дыша, лежал на земле, собираясь с силами. Наконец он открыл глаза.
Над ним склонился пожилой мужчина. Он осторожно стянул с Гая грязный, пропитанный кровью плащ и присвистнул.
– Должно быть, боги любят тебя, чужеземец. Этот кол едва не проткнул тебе легкие. Синрик, девочки, смотрите сюда, – продолжал он. – Плечо еще кровоточит, и кровь здесь темная и густая, а значит, по этим сосудам она поступает в сердце. Если бы эта кровь шла от сердца, она была бы ярко-красная и текла бы
