гораздо быстрее. В этом случае он давно умер бы от потери крови.
Светловолосый юноша и две девушки по очереди склонялись над Гаем, рассматривая рану. Римлянин молчал. В душу его закралась ужасная догадка. Он уже не помышлял о том, чтобы назвать себя и попросить своих спасителей отвезти его в дом Клотина Альба, предложив солидное вознаграждение. Теперь он понимал, что только случайность спасла его: отправляясь утром в дорогу, он надел старую британскую тунику. Мужчина говорил о его ране с привычной деловитостью, как опытный лекарь, так что Гай не сомневался: перед ним друид. Потом чьи-то руки оторвали его от земли, и мир снова погрузился во тьму.
Очнувшись, Гай увидел отблески света от очага и лицо совсем юной, миловидной девушки. Она смотрела на него. Какое-то мгновение черты ее лица расплывались у него перед глазами в искристом сиянии. Широко расставленные глаза, обрамленные бледными ресницами, были удивительного цвета – светло-коричневые, как лесной орех, и в то же время серые. Сурово сжатые потрескавшиеся губы казались гораздо старше своей обладательницы. Волосы, как и ресницы, почти бесцветные, если не считать игравших на них красных отблесков огня. Девушка провела рукой по его лбу. Ладонь у нее была холодная – она только что закончила обмывать ему лицо.
Гай пристально смотрел на девушку, пока ее черты не запечатлелись навечно в его памяти. Чей-то голос произнес:
– Довольно, Эйлан. По-моему, он проснулся. – Девушка отошла в сторону.
Глаза застилала туманная пелена, но Гай все же смог определить, что лежит на лавке в нише стены. Он стал осматриваться, пытаясь понять, где находится. Возле него стояли Синрик – тот самый юноша, который вытащил его из кабаньей ямы, – и пожилой друид, имени которого он не знал. Дом был выстроен в кельтском стиле: деревянный каркас округлой формы, низкие стены, от которых вверх поднимались гладко обтесанные бревна, поддерживавшие конусообразную крышу. Так с древних времен строили кельты. Последний раз Гай был в таком доме еще ребенком, когда мать как-то повезла его в гости к родственникам.
Пол устилал толстый слой камыша. Сплетенные из прутьев стены были обмазаны глиной и побелены. Перегородки между лежанками также сплетены из прутьев. Вместо двери вход в помещение прикрывал большой кожаный полог. В этой обстановке Гай чувствовал себя подростком, а не воином, прошедшим суровую школу в римских лагерях.
Он медленно обвел глазами интерьер дома, потом его взгляд снова остановился на девушке. Она была одета в красно-коричневое холщовое платье, в руке – медная миска. Девушка была высока ростом, но гораздо младше, чем ему показалось поначалу, – под складками одежды вырисовывалась прямая, без изгибов и округлостей фигура, почти как у ребенка. Она стояла спиной к очагу, и отблески пламени играли в ее светлых волосах.
Свет от очага позволил ему рассмотреть и пожилого мужчину, друида. Гай чуть повернул голову и стал разглядывать его из-под полуоткрытых век. Среди британцев друиды славились своей ученостью, но ему всю жизнь внушали, что они фанатики. Оказаться в доме друида – это все равно что очнуться в волчьем логове, и Гай признался себе, что ему страшно.
Хвала богам, что у него хватило ума не сказать, что он римлянин, когда услышал, как старин со знанием дела рассуждает о кровообращении. Врач его отца, грек, говорил, что такими знаниями обладали только целители – жрецы высшего сословия.
Эти люди и не скрывали, кто они. «Мы вырыли эту яму для кабанов и медведей, а также для римлян», – мимоходом бросил тогда юноша, вытаскивая Гая из ловушки. Уже одни эти слова сразу должны были бы подсказать ему, что он находится далеко за пределами небольшой территории, оккупированной римлянами. Но ведь до Девы, где стоит римский легион, всего лишь день пути!
Что ж, если он попал в руки врагов, по крайней мере, с ним обращаются хорошо. Одежда девушки пошита искусно и добротно; медная миска, которую она держала в руке, замечательной работы, – наверняка, ее приобрели на одном из рынков в южной части острова.
В подвесных чашах горят обильно пропитанные жиром камышинки; лавка, на которую его уложили, покрыта льняным полотном; соломенный матрас благоухает душистыми травами. После холодной ямы Гай просто блаженствовал в этом тепле. К нему подошел друид, руководивший его спасением в лесу. Он сел возле Гая, и тот впервые получил возможность хорошенько разглядеть своего благодетеля.
Друид был высок ростом, плечист и крепок; казалось, он способен завалить быка. Черты лица – крупные и грубые, словно высечены из камня не очень старательным скульптором; светло-серые глаза излучают холод. Седина уже щедро посеребрила его волосы, и Гай решил, что этот человек примерно одного возраста с его отцом. Должно быть, ему около пятидесяти.
– Ты едва избежал смерти, юноша, – заговорил друид. Гай подумал, что старик, вероятно, привык поучать. – В следующий раз будь внимательней. А сейчас я осмотрю твое плечо. Эйлан… – Он подозвал девушку и тихим голосом дал ей какие-то указания.
Девушка ушла.
– Кому я обязан своим спасением, почтеннейший? – обратился к мужчине Гай. Он раньше и представить себе не мог, что ему когда-либо придется столь вежливо обращаться к друиду. Гай, как и все римские легионеры, с детства слышал страшные рассказы времен Цезаря о том, что друиды приносят в жертву богам людей, о беспощадных войнах против культа друидов, которые велись в Британии и Галлии. И сейчас еще в Британии оставались приверженцы этого культа, но римские эдикты лишали кельтских жрецов их былого влияния, хотя от них, как и от христиан, в любой момент можно было ожидать неприятностей. Разница между теми и другими состояла только в одном: христиане сеяли смуту в городах и отказывались признавать императора, а друиды способны были втянуть в кровавую войну даже покоренные народы.
И все же в мужчине, сидевшем подле него, было нечто такое, что внушало уважение.
– Меня зовут Бендейджид, – ответил друид, но сам ни о чем не стал спрашивать Гая. Молодой римлянин вспомнил, что когда-то слышал от родственников матери, будто кельты и по сей день, как святыню, почитают закон гостеприимства, – во всяком случае, за пределами территорий, занятых римлянами. Злейший враг может попросить у кельта пищу и кров, а потом удалиться, и никто не станет пытать его вопросами, если гость сам не пожелает рассказать о себе. Гай вздохнул свободнее: первое время бояться ему нечего. Он поступит осмотрительно – и мудро – если будет вести себя, как подобает гостю, а не станет требовать пищу и кров по праву завоевателя.
Девушка, которую называли Эйлан, снова появилась в нише, где лежал Гай. В руках она держала небольшой дубовый ящик, обитый железом, и рог для питья.
– Я принесла то, что нужно? – робко спросила она.
Отец девушки молча кивнул, взял ящичек и жестом приказал ей подать рог Гаю. Раненый юноша протянул руку и, к своему удивлению, обнаружил, что у него нет сил даже удержать сосуд.
– Выпей это, – не терпящим возражения тоном велел друид. Он явно привык распоряжаться, и его приказания беспрекословно выполнялись. – Это поможет тебе перенести боль, когда мы займемся твоими ранами, – с минуту помолчав, добавил старин. В его голосе не слышалось враждебности, однако Гай начал испытывать страх.
Бендейджид жестом подозвал девушку, и она подошла к кровати.
Девушка улыбнулась к, немного отпив из рога, как того требовали законы гостеприимства, поднесла сосуд к губам юноши. Гай попытался приподняться, но измученное тело не подчинялось его воле. Сочувственно охнув, Эйлан подложила свою руку под голову римлянина и, поддерживая ее на изгибе локтя, стала поить раненого.
Молодой римлянин сделал маленький глоток. Это был крепкий медовый напиток с горьким привкусом – наверное, в него подмешали какое-то целебное снадобье.
– Ты чуть было не забрел в Страну Вечной Молодости, чужеземец, но ты не умрешь, – тихо проворковала девушка. – Я видела тебя во сне, но ты был гораздо старше, и рядом с тобой стоял маленький мальчик.
Гай взглянул на нее. По телу разливалась убаюкивающая теплота, поэтому странная речь Эйлан не встревожила его. Гай ощущал близость ее груди, и у него было такое чувство, будто это руки матери
