только сможем. Я обещаю, Одра.
Фредерик, такой же взволнованный, нежно погладил Одру по голове и повторил обещание. Затем братья отошли от нее, подняли свои чемоданы и покинули дом, не сказав больше ни слова.
Одра выхватила свое пальто из шкафа в холле и выскочила наружу. Она побежала вслед за ними по дороге, выкрикивая их имена, желая продлить последние минуты с ними. Они обернулись, подождали ее, а затем, взявшись под руки, пошли дальше молча, не в состоянии говорить от горя. Подойдя к воротам, мальчики в последний раз молча поцеловали Одру и высвободились из ее отчаянно цеплявшихся рук.
Прижав ладонь к дрожащим губам и подавляя рыдания, Одра смотрела им вслед, смотрела, как мужественно шагают они по главной дороге, ведущей в Рипон, смотрела до тех пор, пока они не превратились в маленькие точки на горизонте. Ей хотелось броситься за ними с криком: «Подождите меня! Не оставляйте меня здесь! Возьмите меня с собой!» Но Одра понимала, что это бесполезно. Они не могли взять ее. Они не были виноваты в их разлуке. Виновата была Алисия Драммонд. Она хотела отделаться от детей Эдит Кентон, а каким образом – не все ли равно.
Только когда братья исчезли из вида, Одра отвела взгляд от пустынной дороги и повернула к дому. Отчаянию ее не было границ. Сердце щемило. Она совсем не была уверена в том, что когда-нибудь снова увидит их. Австралия находилась на другом конце света, так далеко, что дальше и быть не может. Да, они пообещали прислать за ней, но сколько времени им понадобится, чтобы скопить денег ей на дорогу? Может быть, целый год.
С этими горькими мыслями Одра взглянула на унылый, мрачный дом и невольно содрогнулась. И в этот момент ее неприязнь к кузине матери переросла в сильную и жгучую ненависть, которая останется с ней до конца жизни. Одра Кентон никогда не сможет простить Алисию Драммонд за ее холодную и предумышленную жестокость по отношению к ней и ее братьям. И память о том дне, когда их разлучили, тоже останется с Одрой навсегда.
На следующий день, после полудня, бледная, дрожащая, тоскующая Одра отправилась в инфекционную больницу, где отныне должна была жить и работать. В тот год свободных вакансий для учениц сестер не было, и ее приняли как платную санитарку.
Тогда и началась для Одры Кентон жизнь, полная тягот и изнурительного труда. В ту пору ей было только четырнадцать лет.
На следующее утро ее разбудили на рассвете. После завтрака, состоявшего из овсянки, мясного соуса, хлеба и чая, который она съела вместе с другими девчонками-санитарками, началась ее повседневная работа. Одра ужаснулась от ее тяжести – ей, никогда в жизни не занимавшейся домашним трудом, этот первый день показался невыносимым. Узнав, что ей вменялось в обязанности, Одра со страхом спрашивала себя, как она сможет со всем этим справиться. Но жаловаться старшим она не посмела. Умная и сметливая от природы, она тут же поняла, что никто ее здесь не пожалеет. В больнице жаловаться было не принято – здесь все, и врачи и сестры, работали добросовестно и на пределе сил.
На второе утро она, стиснув зубы, набросилась на трудную работу с удвоенной энергией, стараясь научиться всему, чему можно, наблюдая за действиями других сестер. К концу первого месяца она уже справлялась со своими обязанностями ничуть не хуже других и стала специалистом в мытье полов, чистке ванн, стирке и глажке простыней, уборке постелей. Она выносила подкладные судна, мыла уборные, дезинфицировала хирургическую палату и стерилизовала инструменты.
Каждую ночь она буквально валилась на свою жесткую маленькую кушетку в спальне для санитарок, не замечая ни неудобства постели, ни того, что ее окружало. В первые недели она так изматывалась, что у нее не оставалось сил даже для того, чтобы поплакать. А когда она все же плакала в подушку, то не от жалости к себе и не из-за тяжелой и безрадостной жизни. Одра рыдала от тоски по братьям, которые были так же потеряны для нее, как и ее мать, и дядя Питер, лежавшие в могилах.
По временам, когда Одра что-либо мыла, чистила или делала другую работу в палатах, она с беспокойством спрашивала себя: не навлекла ли она сама столь тяжелую судьбу на своих братьев и на себя? Ее охватывало чувство вины, когда она вспоминала, с какой настойчивостью добивалась составления описи материнского имущества. Но здравый смысл быстро брал верх, и Одра приходила к убеждению, что они были бы наказаны в любом случае. Более того, она поняла, что Алисия Драммонд с присущей ей бессердечностью решила их судьбу уже в тот самый день, когда умерла их мать.
Когда Одру вышвырнули из Грейнджа и отправили в больницу, тетя Алисия сказала ей, что она может навещать их каждый месяц, в один из двух свободных уик-эндов, и проводить с ними особо важные праздники. Но Одра только два раза решилась наведаться в поместье, да и то лишь затем, чтобы забрать оставшуюся одежду и кое-какие мелочи, потому что всегда чувствовала себя неуютно в этом мрачном доме. Кроме того, она поняла, что не была там желанным гостем, да и ненависть, которую она испытывала к своей тетке, не прибавляла желания посещать Грейндж.
Когда она отправилась туда во второй раз, ей пришлось сделать над собой большое усилие, прежде чем переступить порог особняка. И тогда-то она дала себе клятву. Она поклялась, что ноги ее не будет в этом мавзолее до того дня, когда она придет туда за имуществом своей матери. Так что в первые месяцы 1922 года Одра, учась стоять на собственных ногах, довольствовалась своим собственным обществом. Она продолжала усердно трудиться, и в больнице у нее не было неприятностей.
Как ни безотрадна была ее обыденная жизнь, где отсутствовали те маленькие удовольствия, которые позволяли себе большинство девушек ее возраста, она подбадривала себя мечтами о более радостном будущем. Надежда была ее постоянным товарищем. Этого никто не мог у нее отобрать. И никто не мог подорвать ее веру в братьев. Она была твердо уверена, что они обязательно пришлют за ней и что она скоро будет вместе с ними в Австралии. Через три месяца после того, как Фредерик и Уильям покинули Англию, от них стали приходить письма и довольно регулярно. Эти послания дышали бодростью, были полны новостей и обещаний и скоро начинали лохматиться от постоянного перечитывания. Одра берегла их – они были ее единственной радостью в те дни.
В течение первого года пребывания Одры в больнице распорядок ее дня почти не менялся. Работа была тяжелой даже для самых сильных девушек. Некоторые из них ушли, так как их изматывал ежедневный изнурительный труд, и в конце концов у них пропадал интерес к сестринскому делу. Оставались только по- настоящему стойкие и преданные. Одра, которой некуда было уйти, осталась по необходимости.
Однако в характере Одры Кентон было нечто особенное, что можно было назвать упорством, заставлявшим ее держаться до тех пор, пока она не получит квалификации медицинской сестры. Несмотря на маленький рост, она отличалась необычной физической выносливостью, а ее душевная сила и цепкость ума были просто поразительны для девочки ее возраста. Она обладала запасами энергии, которые помогали ей поддерживать в себе мужество и силы. И так она продолжала мыть, чистить и тереть до бесконечности, бегать вверх и вниз по бесконечным лестницам, сновать по бесконечным палатам…
Если не говорить о тяжелой и монотонной работе, Одра не могла пожаловаться на плохое обращение. Все в больнице, включая девочек-санитарок, были добры к ней, и, хотя пища была простой, ее было
