убили Аристодема. Это может навлечь неприятности на Ариона или его друзей.
– Его люди? – растерянно переспросил отец. – Я думал, Аристодема убили разбойники.
– Нет, – ответила Мелантэ. – Это был кто-то из людей Ариона. И я уверена в том, что они не рабы. Все они были вооружены. Я видела у них в руках ножи, но в одной из комнат были еще и копья. У Ариона были также и рабы, около дюжины. Три женщины по его приказу ухаживали за мной. Он сказал, что на самом деле они все принадлежат его другу, и, когда мы уходили, Арион отослал их обратно к хозяину. – Девушка ненадолго замолчала. Сейчас события прошлой ночи и утра казались похожими на сон – какие-то нереальные и слишком насыщенные эмоциями. – У него была каюта с коврами и серебряными лампами, – сказала она отцу, постепенно понимая всю странность, на которую поначалу не обратила внимания от переполнявших ее чувств. – Арион тоже отослал их другу. А еще у него были шелковые одежды, которые он велел им забрать, потому что они могли привлечь внимание. Рабы пытались уговорить его послать кого- нибудь с ним, чтобы слуга понес вещи, но Арион подумал, что это тоже будет слишком бросаться в глаза. Они все называли его «господин». Даже его друг.
– Ты в этом уверена? – спросил отец, нахмурившись и беря ее за руку.
– Да.
Теперь она тоже не на шутку встревожилась.
– Арион сказал, что все объяснит тебе. Честно говоря, он боялся, что ты не станешь ему помогать, если узнаешь всю правду. Я же твердила ему, что ничего подобного не произойдет, ты обязательно согласишься и будешь рад, если он останется с нами.
Ани грустно покачал головой.
– Мне очень хотелось бы помочь ему, милая моя пташка. Я еще надеюсь попытаться что-нибудь сделать. Может, нам удастся выручить Ариона. Ты сказала, что с ним был друг. Ты знаешь, как его зовут?
– Родон, – не задумываясь, ответила Мелантэ. – Он философ. Сначала он мне не понравился, потому что он... он не хотел, чтобы они уводили меня с корабля, боялся, что это привлечет внимание стражников. Родон говорил, чтобы Арион взял меня с собой на Кипр. Но сегодня утром он был очень приветлив и вежлив и сказал, что ты, должно быть, замечательный человек, раз произвел такое впечатление на Ариона. Он даже признался, что хотел бы встретиться с тобой.
Ани был удивлен, польщен и в то же время расстроен.
– Родон... – задумчиво повторил он. – Кажется, мальчик как-то упоминал его имя.
– Арион сказал, что он был его учителем. Отец нахмурился.
В это время со стороны причала донеслись тревожные крики. Они переглянулись, испугавшись от неожиданности, одновременно вскочили и направились к двери.
Вдоль причала быстрым маршем шел отряд римлян. Дорогу им показывал чиновник, служивший в гавани. Судя по его нервным жестам, он был крайне встревожен. Римлян было около тридцати, все в красных туниках с золотой каймой, с начищенным до блеска оружием и в сверкающих шлемах, украшенных высокими гребнями из красного конского волоса.
Мелантэ в изумлении открыла рот. Она не говорила Арею, кто она! Этого не может быть, потому что... Но она же сказала слуге Арея, что ее отец – торговец из Коптоса, что его лодка стоит на причале в гавани на озере Мареотис. Торговля на Красном море по-прежнему шла не очень бойко, и, наверное, они здесь одни из Коптоса. Кроме того, вряд ли кто из купцов привез с собой дочь, а после событий прошедшего дня начальство гавани осведомлено о том, что у Ани, сына Петесуха, есть дочь.
– Папа, – пролепетала она, дрожа от страха.
– О Изида! – простонал отец. – Птичка моя, боюсь, что нам с самого начала все это было не по зубам.
Аполлоний, почувствовав внезапную напряженность, поднял голову и тоже увидел римлян. Он сердито обернулся к Ани и воскликнул:
– Это ты во всем виноват!
ГЛАВА 13
Цезарион проснулся с чувством глубокой благодарности и радости. Казалось, с ним произошло нечто чудесное, но он никак не мог вспомнить, что именно. Он лежал, прислушиваясь к своему ровному дыханию, и, расслабившись, разглядывал картину на стене. Это был «Одиссей в подземном царстве» Аполлодора[47], и, значит, он находится в зале для личных аудиенций в Большом дворце. Юноша не помнил, чтобы приходил сюда, но это его не беспокоило: он знал, что у него был приступ. Он чувствовал слабость и усталость, все тело болело – обычные ощущения после сильных приступов. Однако привычного чувства вины и стыда не было. Сквозь легкую дрему Цезарион подумал о том, что через мгновение к нему войдет кто-нибудь с прохладительным напитком и он попросит, чтобы ему приготовили ванну.
– 0н проснулся, – послышался чей-то голос. О боги! Здесь что-то не так. Голос... говорил на латыни. Цезарион с трудом приподнялся и обнаружил, что лежит на полу со связанными руками. Он посмотрел на кисти, все еще не веря своим глазам: они были крепко стянуты куском темной кожи, должно быть частью конской упряжи. Юноша взглянул вверх и увидел, что над ним стоит мужчина лет тридцати с лишним и задумчиво рассматривает его.
Бледное лицо мужчины, с широким лбом и маленьким круглым подбородком, вряд ли можно было назвать привлекательным. Тяжелые локоны каштановых волос падали на лоб и закрывали уши. Без плаща, в одной белой тунике, на которой красовалась пурпурная полоса, свидетельствовавшая о его принадлежности к сенаторскому роду, он казался Цезариону знакомым, но юноша не помнил, чтобы они где-то встречались. На правой руке мужчины было массивное золотое кольцо с печатью.
– Ты во дворце, – сказал ему мужчина по-гречески. – У тебя случился приступ прямо на улице Серапиона, неподалеку от Канопской дороги, и, к несчастью для тебя, мой друг Арей нашел тебя и привез сюда. – Он отступил немного назад и сел на скамью, не отрывая от Цезариона глаз.
Юноша снова взглянул на свои связанные руки, а затем перевел взгляд на человека. Теперь он вспомнил, где видел это лицо: статуи и монеты.
