– Мне тоже.
– У меня и в мыслях не было... Я не хотел обижать ни ее, ни тебя.
– Ты сказал ей правду?
– Ты подслушивал? – возмутился Цезарион.
– А как же иначе? Неужели ты думал, что я буду стоять в стороне, когда молодой человек разговаривает наедине с моей дочерью? Это правда, что у тебя есть младший брат?
Некоторое время Цезарион шел, не говоря ни слова и не поднимая глаз на Ани. Ему пришлось сказать Мелантэ о Филадельфе, потому что он знал: девушка воспримет это как вескую причину, объясняющую его уход. Однако Филадельф был только частью его истинных целей. Безусловно, в какой-то мере Мелантэ была права, обвиняя его в гордости и высокомерии. Но главной причиной была правда о нем самом. Если его поймают, то никого из всей команды «Сотерии» не оставят в живых. Их накажут зато, что они его укрывали и спасли от смерти. Думать об этом было невыносимо. Лучше, чтобы Ани и его люди никогда не узнали об этом.
– Да, у меня действительно есть младший брат, – ответил он. – Я не лгал. Я хочу помочь ему, если, конечно, смогу.
– Выходит, ты никогда нам не доверял. – В голосе Ани звучали обида и горечь. – Даже в вещах, которые делают тебе честь.
Их глаза встретились.
– Это неправда. Мне кажется, что я доверяю тебе так, как никому и никогда.
Ани остановился.
– Мать Изида! Ну и несчастная у тебя была жизнь, мальчик! Сначала ты говоришь, что никто и никогда не относился к тебе с такой добротой, не ожидая ничего взамен, а теперь утверждаешь, что никому и никогда не доверял! – Он замялся. – Извини. Ты не любишь, когда я тебя называю мальчиком.
– На самом деле, – улыбнувшись, произнес Цезарион, – я уже не против такого обращения. Ты знаешь... Твое предложение... насчет сотрудничества... Я бы очень хотел дать на это свое согласие.
Невероятно, но это была чистая правда! У Цезариона вдруг появилась в голове неприятная мысль, что, возможно, это случилось потому, что он опустился на животный уровень, но даже это не умаляло его страстного желания принять предложение Ани и быть таким же счастливым, как сейчас.
С грустью, но не скрывая любопытства, Ани посмотрел на юношу и, протянув руку, тронул его за плечо.
– Так почему же ты отказываешься?
И тут неожиданно появилось гнилое зловоние, а затем и внезапное чувство необъяснимого ужаса. Цезарион схватил мешочек с травами и поспешно присел у обочины дороги.
– О Изида! – воскликнул Ани, узнавая первые признаки приближающегося приступа.
Цезарион почувствовал, как Ани поддерживает его, чтобы он не упал, и это придало ему уверенности.
Хор поет гимн Изиде: «Славим тебя, царица рек, морей и ветров. Славим тебя, царица войны...» Клеопатра сидит на позолоченном троне, под пурпурным балдахином, одетая как богиня. А на голове – корона в виде змеи. Чуть ниже царицы на своем золотом троне сидит Цезарион и смотрит на мать. На нем тяжелый, расшитый драгоценными камнями плащ. Еще чуть ниже сидит Филадельф. Малыш пытается снять свою диадему, но стражник его останавливает. Все вокруг шушукаются, глядя на него.
Река вышла из берегов, красно-коричневая от грязи. Жрецы подводят к алтарю телку для заклания в качестве благодарности богам. Верховный жрец ожидает у жертвенника с ножом, поблескивающим в его руке.
Мужчина сидит за столом, склонив голову. Его руки и ноги крепко привязаны к ножкам стола. Кожа на затылке преступника снята – она свешивается внутренней стороной наружу поверх его глаз. В этом месте его череп вскрыт. «Это мозговые желудочки», – говорит врач, прикасаясь к серой массе скальпелем. Рука жертвы вздрагивает. Цезарион в ужасе вскрикивает: «Он еще жив!»
Юноша полулежал на обочине под лучами палящего солнца. Перед ним на корточках сидел Ани. Одной рукой он придерживал Цезариона за спину, а другой прикладывал к его лицу мешочек с лекарством. Цезарион застонал и обмяк, чувствуя на себе надежную руку Ани.
– Прошло? – мягко спросил Ани.
Цезарион кивнул. Он наклонился вперед, нащупал мешочек и снова вдохнул. Запах уже не был таким сильным, как раньше: нужно заказать новую смесь... если, конечно, его не убьют в ближайшие дни.
Ани, не сводя с него участливого взгляда, неожиданно заявил:
– Знаешь, Арион, сдается мне, что дело тут не по флегме. Да и влажность тут ни при чем. У тебя случаются приступы, когда ты переживаешь сильное волнение, если тебе больно или ты чем-то очень расстроен...
– Тогда почему это происходит только со мной? – уныло спросил Цезарион.
Ани пожал плечами.
– Ну... потому что у тебя к ним предрасположенность. Очевидно, от приступов тебе уже не избавиться, но, скорее всего, они будут в том случае, когда ты чем-то сильно опечален, или устал, или голоден, или у тебя появилась сильная боль. Если бы дело было в излишней жидкости, ты бы то и дело бился в конвульсиях на протяжении всего нашего плавания по реке, а в пустыне – ни разу. На деле же получилось в точности наоборот. И не спорь с этим, мальчик. Это совершенно ясно. Да и женщин, как мне кажется, тебе не следует избегать. Я бы на твоем месте точно этого не делал. – Ани явно колебался, но все же продолжил: – Скажи, о ком ты каждый раз во время приступа говоришь: «Он еще жив»? Когда ты произносишь эти слова, я невольно начинаю думать о самом ужасном.
Цезарион тяжело вздохнул. Он никому никогда не рассказывал о своем кошмаре. Однако наверняка
