Он оказался в Таленсаке в тот час, когда крестьяне уже закончили работу в полях и занимались скотиной у себя на подворьях. Ему хотелось как можно скорее попасть домой, но когда он вышел из леса Треффендела на свою землю, его быстрые шаги замедлились. В дороге он успел немного овладеть собой, но все еще чувствовал себя потрясенным и уязвимым – такого с ним не было с детства. Он не слышал разговоров о том, что происходило в Таленсаке, и не разделял уверенности герцога в том, что его там будут рады видеть. Что он скажет людям? Что они подумают о его неожиданном возвращении? Он знал, что жизнь в его поместье шла ровно и люди относились к нему одобрительно, но это он принимал как нечто само собой разумеющееся: таков был Таленсак. От него не требовалось особых усилий, потому что в Таленсаке все делалось правильно. Он неукоснительно вершил суд и улаживал споры между соседями, потому что Жюдикель приучил его выполнять свой долг, но на это уходило совсем немного времени. По дороге от опушки леса к пустым полям он думал о том, что Таленсак – это рай и что он никогда не ценил своего незаслуженного счастья быть его владельцем. Не ценил, пока не был изгнан вон.
Он остановился на краю поля и стал смотреть на раскинувшуюся перед ним долину: просторы полей и леса, церковь, деревня и господский дом были затянуты серебристым маревом летнего вечера. Здесь лежала часть его души, оставленная так же беззаботно, как та, другая, частица под камнем, и также катастрофически потерянная. Сможет ли он вернуть ее? Он вспомнил пересказанные Тьером слова Алена о том, что местные жители не захотели бы его возвращения, если бы знали, что он такое на самом деле. «Чудовище, дьявольское отродье, оборотень».
Он резким движением расправил плечи и зашагал вперед. Это его дом. Больше ему идти некуда.
Когда он поравнялся с домом кузнеца на краю деревни, то по старой привычке задержался у колодца. Он как раз ставил ведро, когда хозяйка дома вышла с коромыслом, чтобы набрать воды. При виде его она замерла и побледнела. А потом она уронила ведра и закричала. Быстро пятясь назад, она крестилась и продолжала кричать.
Тиарнан выпрямился. Ее крики дрожали в нем, так что новые скрепы в его душе болели. Он не знал, что делать: казалось, она все-таки слышала о том, что он такое. Он решил, что, как человек, не позволит, чтобы его прогнали также легко, как волка.
– Юдит, дочь Конуола, – резко сказал он, – почему ты кричишь?
Она замолчала как раз в тот момент, когда ее муж и брат выбежали из-за дома, чтобы проверить, что происходит, – и тоже замерли. Донал, бежавший следом за Юстином, врезался в него, и Тиарнан удивился, почему он оказался в доме кузнеца.
– Ох, маштьерн! – воскликнула Юдит. – Это вы?
– Что значит этот вопрос?
– Маштьерн! – воскликнул Юстин Браз, подбегая ближе и останавливаясь. На его крупнокостном лице отразиласьробость, которой прежде Тиарнан никогда у него не замечал. – Это и правда вы?
– Почему вы меня спрашиваете? Кем я еще могу быть?
Глевиан, муж Юдит, выкатил глаза.
– Вы... не мертвый?
Четыре лица расплылись в улыбках глубочайшей радости. Из соседних домов тоже стали выбегать люди. Они замирали на месте, а потом бросались к ним.
– Это маштьерн! – кричали они друг другу в радостном изумлении.
– Ох, мой господин! – воскликнула Юдит, смеясь, плача и заламывая руки от счастья. – Я решила, что вы – призрак.
– Вы вернулись? – спросил Юстин все с той же непривычной робостью.
– А разве это не Таленсак и не мой дом? Юстин восторженно взвыл.
– Слава Богу! – воскликнул он и, упав перед Тиарнаном на колени, поцеловал ему руки.
Юстин всегда считал целование рук уделом крепостных, женщин и иностранцев, так что Тиарнан удивленно отдернул руки. Юстин сиял улыбкой и колотил кулаком по земле в бессловесном восторге. Его выпороли зато, что он возил зерно в Монфор; он стал первым в деревне, кого так наказали. Его приковали к новому позорному столбу на деревенской площади, и один из наемников Алена, привезенных им из Фужера, дал ему двадцать ударов кнутом, отсчитывая их по-французски. Пойманный и беспомощный, не имея даже возможности увидеть падающие удары, Юстин закричал на «девять», заплакал на «шестнадцать» и взмолился о пощаде на «восемнадцать». Он не забудет этого до конца жизни. Но теперь маштьерн вернулся и кошмар закончился.
Донал стоял позади Юстина и улыбался так, что лицу было больно.
– Маштьерн! – сказал он. – Слава Богу! Лорд Тиарнан, мы все думали, что вы умерли. Уже почти год прошел...
И, говоря это, он подумал, что Тиарнан, возможно, и не знает, что отсутствовал почти год. Маштьерн стоял перед ними в том же зеленом костюме, который был на нем, когда он уходил из Таленсака прошлой осенью, а на его обычно сдержанном лице выражалось полное недоумение. Говорили, что в полых холмах время всегда течет по-другому, что человек может уйти туда всего на один день – и, вернувшись, обнаружить, что дома прошло семь лет или столетие. Донал давно решил, что если кто-то и присоединится к дикой охоте, то это будет именно Тиарнан, который знал лес не по-человечески хорошо. Его взгляд упал на белую отметину на подбородке господина, и его подозрения подтвердились. Это был не шрам, а пятно, которое называлось знаком фей и приписывалось сверхъестественному оружию прекрасного народа. Тиарнан был в полых холмах, и их обитатели пытались помешать ему вернуться обратно! Однако об этом не следовало говорить вслух, чтобы обитатели холмов не решили вернуться и поймать беглеца. Донал поспешно схватил Тиарнана за руку, словно прикосновение было средством, которое удержит его в мире людей.
– Мой дорогой господин, добро пожаловать!– сказал он. – Добро пожаловать домой!
Каждую секунду к толпе присоединялись все новые люди, и все они радостно улыбались, возбужденно кричали и хлопали в ладоши. Тиарнан, ошеломленный шумом и бурными эмоциями, озадаченно тряхнул головой и, не зная, что делать, пошел по деревне. Все последовали за ним, криками оповещая жителей, что
