видел человека насквозь; его глаза бурили тебя как сверла.
— Вон как! — ухмыльнулся я. — Тогда объясни, что я такого натворил?
— Сказать?
— Ну конечно. Выкладывай!
— Шерберн, мы знаем друг друга не очень долго, и тем не менее у меня сложилось впечатление, что мы стали неплохими друзьями.
— Надеюсь. — От таких его слов у меня громко забилось сердце.
— А для друзей я готов на многое, ничего для них не пожалею!
— Знаю — и ценю твою щедрость! — В моем ответе не было и малейшей доли лицемерия.
Заметьте, все это время он сверлил меня глазами. Я не на шутку разнервничался.
— Сейчас я, возможно, скажу неприятную вещь, — предупредил Питер. — Итак, моим друзьям позволено все, или почти все, но есть вопросы, в которых я не уступлю даже самому близкому другу. В этих делах слеп, как бешеный бык, и веду себя крайне непоследовательно. Понимаешь, о чем я?
Я смотрел на него, беспомощно моргая; признаться, мне стало страшно, поскольку увидел, что Грешам дрожит от возбуждения.
— Говори же! — взмолился.
— Я о девушке, — прошептал он. — О Дженни Лэнгхорн. Вот, Шерберн, о ком я говорю!
Глава 25
РЕВНОСТЬ ГРЕШАМА
Даже известие о том, сколько унес Красный Коршун при ограблении банка, не повергло меня в такой шок, как последняя реплика Грешама. Сначала я судорожно мигал, убеждая себя, что ослышался, затем стал рыться в голове в поисках ответа. Но его не было. Мною владело лишь изумление, что этот сильный и мужественный человек может бояться соперничества в делах сердечных! И притом, к кому приревновал? К такому уроду, как я? Это было поистине немыслимо, и я лежал на кровати в полном бессилии, тщетно пытаясь прийти в себя. Наконец произнес:
— Грешам, да ты никак серьезно! Скажи, ты не шутишь?
— Какие тут шутки, черт побери!
— Может, думаешь, что я за твоей спиной говорю ей про тебя гадости?
До этого он задумчиво опустил голову, и теперь, не поднимая ее, глянул на меня из-под бровей пронзающим взглядом, на этот раз преисполненным холодной ярости. Ничто за время его визита не поразило меня так сильно, как это. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы сказал, что в этот момент Грешам источал яд. Но, как вы можете догадаться, к нему такие слова были неприменимы.
Питер поднялся с кровати и заходил взад-вперед по комнате.
— Нет, в этом я тебя не обвиняю, — ответил он.
— А тогда в чем же?
— В том, что ты в нее влюблен! Притом как зарвавшийся школьник, который знает, что не прав, однако продолжает упорствовать!
— Положим, это так, — признал я. — Но ведь, черт возьми, разве можно выбирать, в кого влюбляться, а в кого нет?
— Знаю, что это глупо, — густо покраснел Грешам. — Знаю — и ничего не могу с собой поделать!
— Господи, да на нее весь город заглядывается! — напомнил я. — Да что там город! Девять из десяти мужчин, которые ее видят, всегда в нее влюблены! Что, не так?
Он кивнул.
— И ты со всеми объясняешься, как со мной?
После долгой паузы Питер произнес:
— С тех пор как я поселился в Эмити, а это было пять лет назад, я четырежды дрался на дуэли — имею в виду, по-настоящему — и несчетное количество раз доставал оружие…
— Только четырежды?
— Да, только! Но причина всегда была одна и та же — Дженни! В первый раз дрался из-за нее, когда ей было шестнадцать лет. Ее возраст не имел для меня значения. Можно сказать, тогда я годился ей в отцы, но это меня не волновало! Едва ее увидел, как сказал себе, что эта девушка должна стать моей женой. С тех пор так и не изменил своего решения! Все эти годы, дорогой мой Шерберн, не спускал с нее глаз. Говорю тебе это, потому что не хочу потерять в тебе друга, понимаешь? Я раскрыл перед тобой сердце, как книгу, и ты можешь прочесть все, что в ней написано!
Это была настоящая исповедь. Лишь самые мужественные из нас имеют храбрость показать себя изнутри, со всеми недостатками. Я кивнул в ответ и приготовился ловить каждое его слово, отчаянно желая узнать и постичь этого нового Грешама.
— Первым из них, — продолжил он, — был молодой красавчик лет двадцати двух — двадцати трех, но к этому возрасту он уже успел прославиться. Где-то в горах близ Мехико набрел на серебряную жилу и, сам того не зная, поднял огромный слиток, а когда принес его в город, там ему объяснили, что он сказочно богат. Свое состояние парень тут же обратил в деньги и принялся их проматывать, однако при этом нажил столько врагов к югу от границы, что ему пришлось удирать на север — в прямом смысле этого слова, отстреливаясь через плечо. Когда он заявился в Эмити, мы уже знали, что парень уложил троих человек после того, как пустил коня вброд через Рио-Гранде.
Я рассказываю все это, чтобы ты его как следует себе представил, еще скажу, что он был хорош собой и прекрасно воспитан — красивые речи, обаятельная улыбка, танцор хоть куда. Он мог казаться изящно одетым в холщовой паре и потертой фетровой шляпе. И он вскружил Дженни голову. По крайней мере, мне так показалось.
Однажды мы случайно встретились с ним в ущелье за городом и перекинулись парой не самых любезных слов. В следующий раз, выезжая из Эмити, я взял с собой оружие, и оно мне пригодилось. Этот сорви- голова Дадз Кокран стрелял так, что только держись! Его пуля продырявила мне верхушку шляпы, а моя прошла у него повыше диафрагмы. В тот же вечер мы его похоронили.
Насколько я могу судить, Дженни по нему не горевала. Хотя кто ж ее разберет? Она держится так непринужденно, что никогда не поймешь, где у нее напускное, а где настоящее. Но есть в ней глубина — ох, есть! — такая, что всадника с головой скроет, скажу я тебе!
Это даже мне показалось чересчур. Я сам был готов сказать, что Дженни — лучшая девушка на свете, но Грешам, отзывавшийся о ней с таким благоговением, явно перегибал палку. Однако делал он это интересно — было видно, что просто ею зачарован. Когда Питер говорил о Дженни, в его голосе слышалась дрожь, а взгляд начинал блуждать.
Пока я следил за Грешамом, водя глазами туда-сюда, мне пришло на ум, что он может стать для меня опаснее самого дьявола, если решит, что я уделяю Дженни Лэнгхорн слишком много внимания и времени. Наконец-то я разглядел в этом совершенном человеке изъян — скрытую трещину в бриллианте.
Между тем он рассказывал дальше:
— Второй мой враг появился здесь через полтора года. К тому времени Дженни уже надоели молодые ухажеры — они кружились вокруг нее стаей. В том возрасте Дженни была словно только что распустившийся цветок, чей аромат наполнял нашу долину и уносился за горы. Люди приезжали в Эмити со всего штата, чтобы полюбоваться ее красотой, но в большинстве своем это были неоперившиеся птенцы. Я смотрел, как все они по очереди приглашают ее на танец, и не видел в том никакого вреда.
Но вот однажды к нам в город залетела совсем другая птица — Сэм Дарнли. Настолько же матерый, насколько Дадз изысканный. Это был сильный и зрелый мужчина. Сорока лет от роду, хитер как змей и циничен как черт. Я навел о нем справки и выяснил, что у него руки по локоть в крови. Но Дженни принимала его всерьез. В жизни каждой девушки наступает период, когда ей нравятся мужчины в возрасте ее отца. У Дженни было как раз то время, она сходила по нему с ума.
Ну что ж, я пригласил Сэмюэла Дарнли побеседовать с глазу на глаз и пересказал ему пару эпизодов из его биографии. Положа руку на сердце, он поклялся, что это неправда, но потом его рука двинулась выше, и большим пальцем он зацепил спрятанный под воротником волосяной аркан, к которому был прицеплен маленький револьвер. Дарнли выхватил его быстрее, чем я успел пошевелиться, однако выстрелил слишком поспешно, рука его в этот момент была высоковато — не смог как следует навести на меня дуло. Его пуля всего лишь оцарапала мне ухо, а в следующий миг я уже послал свою ему в живот. Он сложился пополам,
