хорошо держится в седле и неплохо танцует, да?
— Я хочу рассказать о нем правду. Он связался с Гарри Кристофером потому, что там был мой брат, Джим Джонс.
— Так вы сестра Джима?
— Да.
— Славно, славно! Я рад, что смог помочь Джиму. Вот видите, закон милосерден, когда это возможно.
— Да если бы Джим был в десять раз лучше, — твердо сказала она, — все равно ему было бы далеко до Ала!
— Не очень любезные речи для сестры.
— Я говорю не как сестра. Я объясняю ситуацию. Ал ушел к Кристоферу из-за Джима. И в первый раз преступил закон, чтобы спасти Джима из тюрьмы. Я это точно знаю.
— Да, да, помню, — сказал губернатор, смутно припоминая детали дела.
— Потом он остался с Кристофером и был с ними во время ограбления поезда. Все, что он делал, это следил за пассажирами, пока Джим обходил их.
— Я не могу отменить помилование вашего брата, даже если вы этого хотите.
— Я хочу сказать, что Ал не стрелял в охранника. Это сделал Том Моррис. Десять человек подтвердили бы это, если бы их спросили. Да и после он не сделал ничего дурного. Он спас Билла Таккера от смерти. И все.
— Этот Таккер, — отозвался губернатор, — написал несколько писем… весьма странных. Но! Правосудие должно свершиться. Должен быть порядок, даже если закон несколько жесток.
— Факты перед вами. Неужели вы не верите?
— Справедливость… — начал губернатор.
Она упала перед ним на колени.
— О, сэр! — взмолилась девушка. — Если бы вы видели бедного Ала! Он прост как ребенок. Все говорили ему, что он плохой, и он начал им верить. Он даже не поверил… не поверил… что я люблю его!
Губернатор потер подбородок. Эти необыкновенно большие голубые глаза начали выводить его из равновесия. В них не было слез, только отчаянная мольба. Кроме того, сам он не был прожженным политиканом, в груди у него билось обычное человеческое сердце. И у него самого был сын.
— Ну, моя дорогая, — произнес губернатор, — я допускаю, что произошла ошибка…
И девушка внезапно зарыдала:
— Слава Богу, что вы добрый человек… как Ал… как Ал. Он поступил бы так же.
— Это будет мне стоить тридцати голосов, — заметил губернатор.
— Но вы будете счастливы, — сказала она.
— Пожалуй, это самое главное. Еще мне хотелось бы, чтобы мой сын повстречался… — Он закашлялся. — Все, о чем вы просите, будет исполнено.
Три недели бушевали газеты. Бумагомараки изливали несчетные бочки своего сарказма. Но губернатору оставалось еще два года до перевыборов, а за эти два года произошло много счастливых перемен в деле Аллана Винсента.
Спустя год он женился. Еще через год он стал отцом. Тогда же, как заместитель шерифа, некоего Элиаса Джонстона, он изловил Ловкача, Джо Мэттью. Вот и вся история.
А общественное мнение переменилось очень быстро, и когда подошли новые выборы, помощники губернатора могли бы указать на маленькую процветающую ферму в горах близ Эль-Райдела и назвать эту политическую звезду пророком.
Глупее всего было то, что все поверили, будто Аллан полностью изменился; точно так же они были убеждены, что он в один день стал негодяем. И больше всех в это верил сам Аллан. И вместе с остальными в страхе ожидал, что его «дурной» характер однажды проснется и покажет себя. Этот страх наложил печать печали и сдержанности на его внешность и поведение.
Только двое понимали и принимали его таким, каким он и был всегда, — славным, добрым парнем. Первым был шериф Элиас Джонстон, который заплатил за знакомство с Алланом переломом правой руки. А второй была его жена. Они не испытывали рядом с ним благоговейного трепета. И когда он начинал всерьез говорить о своих грехах и молить Бога, чтобы они не передались его ребенку, Джонстон и Фрэнсис только переглядывались и прятали улыбки.
Но они так и не смогли убедить Аллана, что он по характеру — не изгой и одиночка. Когда они начинали спорить с ним, Ал грустно улыбался и не говорил в ответ ни слова, будто считал, что они стараются успокоить его, скрывая истинное положение вещей.
Он вправду так до конца и не поверил, что Фрэнсис любит его, поскольку превозносил ее в своих оценках очень высоко. Ал считал, что она вышла за него замуж из жалости.
Но если на их доме и лежала тень прошлого, она только делала счастье настоящего полнее и прекраснее.
