умен и вдобавок может расставить повсюду кучу вооруженных людей, готовых выполнить любой приказ. Но все равно есть шанс, что Мид выстроит стену, в которой один кирпич окажется слабым, и если мы найдем и вышибем этот один-единственный кирпич, то легко пролезем сквозь образовавшуюся брешь!
Лэнки закинул ногу на ногу, пока излагал мне все это, и на лице его проступило выражение такого живейшего удовольствия, какого я еще никогда в жизни не видывал.
— Но как нам обнаружить этот слабый кирпич в сплошной стене? — спросил я.
— Не знаю, — усмехнулся он. — Как раз об этом я и собираюсь теперь поразмыслить. Лучший способ обдумывания проблемы состоит в том, чтобы не дергаться, не беспокоиться, а просто глубоко дышать, как будто бы ты спишь, и довольно скоро, когда ты полностью расслабишься, в голову сами собой потекут новые мысли. Сначала — смутные и едва уловимые, как бесформенные, призрачные картины сновидения, которое еще не овладело тобой целиком, затем — все более ясные и отчетливые и, наконец, — готовенькие, во всей своей полноте и завершенности.
Я искоса поглядывал на Лэнки, продолжая готовить ужин. Я настолько проголодался, что, приписывая свой зверский аппетит и спутнику, решил запечь всех четырех куропаток сразу. Я насадил обработанные птичьи тушки на прутья, затем укрепил их перед костром, слегка наклонив и намереваясь таким образом хорошенько пропечь куропаток до появления соблазнительно хрустящей корочки.
Теперь осталось только присматривать за ними. У Лэнки нашлись кофе и кофейник, а также сухари и соль. Все это хранилось в походных сумках за седлом «медвежьей» лошади. Я вытащил и разобрал его припасы и, обнаружив неподалеку от нашей стоянки ручеек, журчавший среди деревьев, принялся готовить кофе.
Затем я снова взглянул на Лэнки: по-прежнему закинув руки за голову, он как в трансе смотрел на верхушки деревьев. Двигалась только его трубка — то медленно переползала из одного угла рта в другой, то просто покачивалась вверх-вниз. Лэнки же словно и не замечал этого, смотрел себе вверх ничего не выражающим взглядом — как лунатик.
Спустя какое-то время, не вытерпев, я задал новый вопрос:
— Лэнки, а ты сам когда-нибудь влюблялся?
— Да, пару-тройку раз.
— Так расскажи мне об этом!
— У-у-у, братишка, — протянул он, — у меня наблюдались все признаки помешательства, которые, я думаю, есть и у тебя сейчас. Ночью я не мог уснуть, а днем ходил сонный и вялый, не в силах ни есть, ни пить, ну и все такое прочее!
— И в кого это ты мог так сильно влюбиться, Лэнки?
— Да вот была одна такая дамочка близ Эль-Пасо, немного вверх по реке. Страшная как смертный грех, хуже и не придумаешь. Жила она в крошечном домике и разводила коз.
— Она была мексиканкой, Лэнки?
— На вид вроде как испанка. — Долговязый задумчиво нахмурил брови и добавил со вздохом: — А какие у нее были глаза!..
— А усов у нее, случайно, не было?
Лэнки моргнул одним глазом и перевел взгляд на самые верхние ветки.
— Что-то там такое виднелось вроде пушка над верхней губой, — признал он. — Я играл ей на банджо, ну и все остальное… Почти каждый вечер таскался туда повидать ее.
— Ну и что дальше?
— А дальше случилась одна очень грустная история, — вздохнул Лэнки. — Мне неприятно вспоминать об этом, и я бы не стал, не будь намного старше тебя. Но я обязан поделиться с тобой жизненным опытом. Так вот, однажды в полнолуние выехал я на дорогу к ее дому и увидел сбоку от себя огромную желтую луну. Она висела, просвечивая сквозь ветви деревьев, да так низко, что я мог бы вскарабкаться и оторвать ломоть.
Добравшись до места, подхожу я к крыльцу и вижу, что дверь закрыта, хотя внутри горит свет. Я стучу.
«Кто там?» — спрашивает Чикита. «Я, сестренка», — отвечаю я ей.
Тут в разговор вклинивается мужской голос. «Какой это, — я?» — рычит он по-испански.
А Чикита, эта подлая изменница, эта кукла набивная, и говорит ему: «Да ну, не бери в голову, это всего лишь никчемный янки, он уже довольно долго пытается приударить за мной». — «Пойду-ка я вспылю ему как следует», — заявляет мексиканец.
И вот он выходит, здоровый как шкаф, а кончики его усов торчат в обе стороны — как у кота…
Здесь Лэнки останавливается.
— Надеюсь, он не слишком грубо с тобой обошелся? — прыснул я, ожидая продолжения рассказа.
Лэнки пожал плечами.
— Это было давным-давно, браток, — ответил он, подумав. — А боец из меня плохой, да и память на драки короткая.
Глава 23
ДОМ МИДОВ
Никогда не забуду, как быстро мы расправились с дичью. То, что осталось от птиц, вряд ли могло бы прельстить даже самого голодного пса. Я спросил у Лэнки, сколько пуль он потратил на эту четверку, и тот ответил, что пришлось сделать шесть выстрелов. Я удивился, так как совсем недавно собственными глазами видел, как он одного за другим уложил двух бегущих кроликов. Такой потрясающе четкой стрельбы мне никогда раньше видеть не доводилось. Заметив мое удивление, Лэнки с серьезным видом просто и скромно пояснил, что ему никогда не нравилось стрелять в сидящую дичь, а именно так и ведут себя обычно куропатки, пока к ним не приблизишься настолько, что еще чуть-чуть — и хватай голыми руками. Лэнки же всегда вспугивал дичь и только после этого позволял себе выстрелить,
Я молча переваривал эту информацию. На того, кто без винтовки способен шестью пулями сбить на лету четырех куропаток, безусловно, можно положиться в случае опасности или крайней нужды.
— Сколько противников ты сразил, Лэнки? — вдруг спросил я его.
Мой друг грустно покачал головой.
— Нелли, ты всегда все разговоры переводишь на бои и сражения, — с огорчением заметил он. — А у меня от таких разговоров всегда холодок по спине пробегает. Ну сколько мне тебе объяснять, что я не боец и не вояка, а самый мирный человек?
После еды мы выкурили по сигарете, потом я вымыл кофейник и собрал весь наш скарб. Я давно уже успел заметить, что Лэнки абсолютно беспомощен во всем, что касается привала, обустройства лагеря, приготовления пищи — любых заурядных домашних дел. Он готов был скорее с голоду помереть, чем взяться за стряпню. А что до рубки дров, привязывания лошадей или их оседлывания, укладки и распаковывания вещей или даже невинной прогулки за водой для кофе, то всякий раз, как только возникала подобная необходимость, он долго и тяжко вздыхал, медленно поднимался с выражением муки на лице, затем, постанывая, вновь падал на место, после чего делал еще одну попытку встать — и так до тех пор, пока столь невыносимые страдания не начинали терзать вас раскаянием. Так что всю «домашнюю» работу на стоянке выполнял я. И я был даже рад этому! Пока в руках у Лэнки винтовка, любой его спутник мог не бояться голода! Пусть только какой-нибудь самый мелкий зверек хотя бы на дюйм высунется из норки — мой долговязый друг мог запросто срезать ему голову с расстояния, на котором она казалась лишь черным пятнышком. Лэнки принадлежал к числу тех, кто просто не умеет промахиваться, и если мне случалось видеть людей, не уступавших ему в меткости, то о таких, у кого меткость сочеталась бы со столь же фантастической быстротой, мне и слышать не приходилось.
Когда все вещи были собраны, мы тронулись в путь.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы подъехали к густым зарослям, где Лэнки слез с седла, велев и мне сделать то же самое. Мы привязали лошадей и двинулись вперед пешком. Заросли потихоньку редели, пока не перешли в чахлую, открытую рощицу, у самой кромки которой моему взгляду предстал огромный сад, а за ним — великолепный дом, выкрашенный в белый цвет и окруженный со всех сторон солнцезащитными навесами. По стороне ближнего к нам крыла тянулась широкая терраса. Усадьбу строили с размахом и заботой о комфорте, поэтому она больше напоминала дом на людном курорте, чем обычное жилье хозяина крупного ранчо.
