Снобхан стала еще толще, нося ребенка Ники. Наверняка кузен уже должен был догадаться, чей это ребенок. Но, конечно же, ни он, ни она даже не упомянули об этом и, к моему удивлению, Торн тоже молчал. Однажды переговорив, чтобы защитить свои же интересы, родственнички положили конец всем сплетням, которые возникли после безумного поступка Лиззи в день ее смерти. Хотя многие понимали, что Ники был неверен своей жене и, что Торн доказал это Лиззи, вызвав тем самым ее помешательство, имя Снобхан никогда не упоминалось. Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, когда-либо догадывался, что ее дочь Катарина, родившаяся в этом году, не была дочерью Торна.
С приходом весны на разработки, наконец, прибыли новые и отремонтированные насосы. Работы вновь возобновились – так же, как и новые попытки вредительства, хотя нанятая дядей Драко охрана помогла сохранить большую часть оборудования от поломок и уменьшить воровство. Но виновные оставались безнаказанными, пока, наконец, однажды за ужином Джеррит и Николас не пришли к выводу, что все эти безобразия в карьерах творит не группа озлобленных членов профсоюза, а один человек, который завидует либо каолиновой компании, либо самим Чендлерам; поэтому-то его и не могут поймать.
– Может быть, вы и правы, – задумчиво кивнул дядя Драко. – Что, по-вашему, нам нужно делать?
– Сначала на какое-то время уберем сторожей, – предложил Ники, – и я буду патрулировать разработки один. Кто бы это ни делал, он не будет знать, что я там и, возможно, начнет в открытую творить свою грязную работу.
– Решено, – медленно согласился дядя Драко. – Попробуем действовать по-твоему в течение нескольких недель.
Итак, сторожей убрали, но все безрезультатно. Из ночи в ночь, Ники сторожил, иногда ездил верхом или бродил украдкой среди куч кварца, прятался в маленьком деревянном строении, временно заменяющем контору. Но тот, кто проделывал все это, видимо, заподозрил подвох и даже не появлялся.
В начале лета Анжелика написала, что через две недели приедет к нам вместе с лордом Грейстоуном и двумя детьми. Тетя Мэгги очень разволновалась, и все домочадцы, за исключением Николаса, сняли траур по Элизабет и начали приготовления к небольшой вечеринке по поводу приезда родственницы. Мы с Ванессой помогали писать приглашения и, когда, наконец, наступил этот день, все было готово.
Серые башенки старинного поместья мерцали в свете сотен свечей в канделябрах главного зала, лившемся из окон, которые предварительно вымыли, и они сверкали, будто сделанные из ртути. Из открытых дверей доносился веселый смех и мелодичная музыка. Звуки струнного оркестра, который тетя Мэгги специально пригласила ради такого случая, удивительно гармонировали с жалобными криками чаек и мелодичным пением кроншнепов вдали. Тихое позвякивание хрустальных бокалов, когда их наполняли и осушали, сопровождалось тихими голосами слуг, снующих среди гостей с тележками, предлагая им закуски и напитки.
В углу располагался длинный стол, ломящийся от всевозможных яств. Там были: тарелки с ломтями жареной говядины, оленины, фазанами и дичью; отварным картофелем, посыпанным петрушкой, французской зеленой фасолью с очищенным миндалем, морковью и кабачками приготовленными с луком; горячими булочками и толстыми ломтями хрустящего хлеба. Все было теплым и постоянно подогревалось на жаровнях. На столе также стояли разнообразные фрукты и сыры, пирожные и конфеты, виноград и клубника с сахаром, острый чеддер,[12] который таял во рту, дорогие шоколадные пирожные из Германии и восхитительные крошечные меренговые и ромовые шарики.
– И чего же ты пожелаешь, Лаура? – спросил Джеррит, когда мы подошли к столу.
– Конечно же, я хочу попробовать все! – смеясь, воскликнула я.
– Как всегда твое желание для меня закон, дорогая. Сначала он наполнил мою тарелку всем понемногу, а потом положил себе. Не увидев поблизости стульев, мы уселись прямо на лестнице, ведущей в правое крыло, тихо разговаривая и смеясь, как будто были молодыми влюбленными, хотя в этом году собирались отпраздновать шестую годовщину нашей свадьбы. Поев, мы поставили бокалы с шампанским и пошли танцевать. Не знаю почему, но я вдруг вспомнила, как в ту ночь, когда в Грандже праздновали день моего совершеннолетия и мы с Джерритом танцевали вальс, я впервые почувствовала на себе его руки. На мне тогда было белое платье, похожее на сегодняшнее кружевное розовое. «Неужели уже прошло семь лет?» – удивлялась я. Даже не верилось. Мой муж, возможно, тоже вспомнил, как впервые держал меня в объятиях, и от этого еще крепче сжал мою талию. Его глаза сверкали, когда он улыбался мне.
– Ты стала еще прекраснее, чем в ту ночь в Грандже, – прошептал Джеррит, и я поняла, что угадала его мысли, – и так же очаровательна, когда краснеешь, моя любимая.
Он легко поцеловал меня в губы, а потом музыка закончилась, разрушив очарование. Когда Джеррит вел меня к свободному стулу, то напряженно вглядывался в гостей в зале, как будто кого-то искал; на лбу появились вопросительные морщины.
– Ты видишь Ники, Лаура? – спросил он.
– Нет, – ответила я. – Но ведь прошло только восемь месяцев после смерти Лиззи, Джеррит, – напомнила я ему, – и он все еще в трауре. – Может быть, твой брат не захотел присутствовать на вечеринке.
– Я так не думаю. Торн тоже куда-то исчез, – спокойно заметил Джеррит.
– Торн? Какое это имеет отношение к Ники?
– Я объясню тебе позже, – вдруг резко сказал он. – Я должен прямо сейчас поехать на разработки.
– На разработки? – тихо воскликнула я, почувствовав вдруг странное беспокойство.
– Да, извинись за меня перед мамой и Анжел, ладно? – бросил Джеррит через плечо.
И он ушел по направлению к южной башне, а оттуда к люку, который открывал путь в туннель, ведущий к конюшням. Я долго смотрела ему вслед, беспокойно закусив губу. Как это похоже на мужчин! Достаточно вам сказать что-то, и вы не успокоитесь… Посмотрим, что же случилось… Упрямо сжав челюсти, я встала и последовала за мужем в южную башню, оттуда, освещая свой путь свечей, заблаговременно прихваченной в кабинете дяди Драко, спустилась в подземный коридор и побежала в конюшню.
Прохладный ветерок овевал меня, когда я карабкалась по лестнице, ведущей в конюшни. Она была довольно крутой. Поставив свечу и напевая, чтобы успокоить лошадей, которые заржали и зафыркали при моем появлении, я взяла уздечку и подошла к своему красавцу уэльскому коню Жоко. Он обычно возил двуколку. А так как Жоко был мал ростом, но с широкой спиной, на него будет легче взобраться и скакать без седла. Еще мне не хотелось беспокоить конюхов, потому что неизвестно, как те могли отреагировать на мой внезапный отъезд из Хайтса глубокой ночью, одной, одетой в красивое вечернее платье.
