Кенби закашлялся и поднес руку ко рту. Время тянулось невыносимо медленно. Он прошелся вперед, вернулся, встал, заложил руки за спину, потом наклонился к сыну и негромко спросил:
– Кольцо не забыл?
Кольцо, о котором справлялся Кенби, было с крупным кроваво-красным рубином и принадлежало его первой жене. Он вручил его Хью накануне вечером, сказав:
– Думаю, что кольцо принадлежало твоей матери. – Правда, к тому времени он был уже изрядно пьян.
Хью похлопал себя по груди, нащупал во внутреннем кармане камзола кольцо и утвердительно кивнул. В это мгновение послышались неясные голоса и стук копыт, оповещавшие о том, что прибыл свадебный кортеж. Он обернулся на шум и вгляделся в туман.
Епископ в просторном шелковом облачении прочистил горло и что-то быстро сказал служкам. Из тумана появились всадники, въехали во двор и спешились.
Взгляд Хью остановился на тоненькой неясной фигурке девушки, окруженной дамами. Две из них поддерживали длинный шлейф платья, две другие шли по бокам невесты, сопровождая ее к храму. Первое, что отметил Хью, – его невеста ни толстая, ни хромая, а когда ее лицо выплыло из светящегося тумана, он увидел, что она поразительно хороша собой.
Неизвестно почему, сердце Хью болезненно сжалось. Мгновение он стоял в полном замешательстве. Голос епископа заставил его очнуться, и он быстро подал ей руку.
Санча, прежде не замечавшая его, вздрогнула, почувствовав чужое прикосновение. Сердце ее оборвалось. Она ничего не видела от слез – только темный силуэт, казавшийся огромным в застилавшем глаза тумане. Вокруг слышался шорох одежд и шарканье ног: все занимали свои места на ступеньках храма. В горле у Санчи стоял ком, ее пальцы, которые жених сжимал в своей руке, словно окаменели. Она не осмеливалась поднять глаза на него, боясь того, что может увидеть.
Но любопытство пересилило страх, и Санча искоса взглянула на Хью, потом еще раз. Нет, он был ей незнаком – молодой, высокий, довольно приятной наружности, но все же прежде он ей не встречался. Она смотрела, как он осеняет себя крестным знамением, как шевелятся его губы, произнося молитву. «Нет, – решила она, – ни единой знакомой черты». Не мог он ежедневно навещать ее, как это утверждал лекарь. Она никогда, никогда не видела его.
Толстое багровое лицо епископа расплывалось у нее перед глазами, его слова текли как вода, не затрагивая сознания. Все мысли покинули ее, вытесненные потрясением от неизбежности происходящего и пониманием того, что ее невинная прежняя жизнь безвозвратно ушла в прошлое. Сердце у нее замерло от страха, и, когда настало время повторять слова обета, губы едва двигались. Так или иначе, теперь она была супругой незнакомца, стоявшего рядом с ней.
Наконец новобрачные и сопровождающие их вошли внутрь храма, где должна была вскоре начаться служба. Огни множества свечей отражались в разноцветных стеклах окон; смутно виднелись фигуры святых в нишах, опоясывавших стены.
Хью подвел ее к алтарю – взволнованный, будучи не в состоянии смириться с тем, как жестоко судьба обошлась с этой девушкой, лишив ее рассудка. Она была прекрасна и нежна; при взгляде на ее лучистые глаза, сочные губы его сердце начинало сильней биться в груди.
Когда шарканье ног и гул голосов стихли, раздался звучный голос епископа, служившего торжественную литургию в честь Святой Троицы. Особо были упомянуты новобрачные, после чего пропели «Агнец Божий», и служба закончилась.
Громко и торжественно зазвонили колокола. Хью подошел к епископу за благословением, вернулся и, взяв в ладони лицо молодой жены, коснулся губами ее губ.
Но она, казалось, не заметила этого, и у Хью осталось какое-то нелепое ощущение, что он поцеловал неодушевленный предмет.
Все присутствующие на церемонии устремились наружу. Хью под руку вывел новобрачную; отовсюду неслись полагающиеся случаю поздравления. Но она как будто никого не замечала, ни приветствующих людей, ни того мужчину, кто стал ей мужем. Хью чуть ли не с облегчением передал ее в руки дам, которые подошли с бархатным плащом сапфирового цвета, в тон платью, и укутали ей плечи.
Туман стал еще гуще. Кенби, Суинфорд и остальные гости стояли группками во дворе, оживленно переговариваясь и ожидая, когда подадут лошадей.
Хью бросал монеты нищим, когда к нему подошел отец.
– Ну, свершилось милостью Божьей, – с облегчением сказал Уильям Кенби и тоже швырнул пригоршню медяков нищим, которые ползали на четвереньках по земле, проклиная туман и увертываясь от слуг, которые подводили лошадей господам.
Гул колоколов, глухо вибрируя в сыром воздухе, встречал свадебный кортеж в замке. Войдя, Хью обнаружил, что зал уже наполовину заполнен гостями, исключительно людьми Суинфорда, как предположил Хью, поскольку не видел ни одного знакомого лица. Большинство гостей были уже пьяны.
Хью занял место во главе стола, его супруга села рядом. Она двигалась как сомнамбула, а за столом сидела неподвижно, безучастно глядя на блюда с угрем в переливающемся перламутром желе и рыбой всех сортов и видов: в соусе, печеной, жареной, приправленной специями и украшенной маринованными овощами. Из кухни в зал непрестанно сновала целая армия слуг, разнося сладкое: кремы, печенья, крохотные сахарные кексы, припудренные толчеными пряностями, засахаренные фиги и груши, вино и опять вино.
Сколько Хью ни старался, он не мог уговорить новобрачную поесть. Не удавалось это и дамам, сидевшим рядом с ней.
– Пусть с ней возятся женщины, – посоветовал сыну Уильям Кенби. – Девчонки в ее возрасте все с причудами. Кто может сказать, что у них в голове?
Молодой человек, сидевший по другую руку от отца Хью, облокотившись о стол, выкрикнул:
– Они как дикие лошади, их надо объезжать!
Его слова были встречены за столом взрывом хохота, а толстяк с набитым ртом поднял кубок,
