Ей снилось, что она гоняется за Туфу, веселым пушистым песиком, по лабиринтам темных коридоров. Сердце ее бешено колотится, мышцы болят от напряжения. Одна отчаянная мысль гонит ее вперед: нужно догнать собачку, поймать ее. Но ноги будто налились свинцом, она спотыкается, и каждый раз, как только настигает песика, тот ускользает от нее. Все дальше и дальше бежит она за пушистым дьяволенком, пока не врывается в двери будуара с алыми портьерами.
Санча сразу узнает покои мадам Изабеллы, громадную резную кровать, алые бархатные драпировки. Бессильная что-нибудь сделать, она смотрит, как собачка ныряет под балдахин и прыгает на кровать. «Нет!» – кричит она, стремительно бросается за Туфу, отодвигает занавески и застывает от ужаса, видя перед собой огромное черное чудовище, получеловека-полузверя с острыми клыками, с которых капает кровь. Прищуренные желтые глаза чудовища злобно вспыхивают, и она, к своему ужасу, видит, как он встает и бросается на нее – наваливается всей своей страшной тяжестью.
Пронзительный вопль жены заставил Хью вскочить в постели. Какое-то мгновение он боролся с бившейся в конвульсиях девушкой. Ничего не понимая спросонья, он только и мог, что стиснуть ее руки, которыми она отчаянно молотила по воздуху, да не дать ей упасть с кровати.
– Чудовище! Чудовище! – косноязычно лепетала Санча. Дико озираясь в темноте, она пыталась стряхнуть с себя сон, в котором страшно переплелись реальность и какой-то иной, жуткий мир. – Я чувствовала его дыхание на лице! Клыки у него были как у дикого кабана… Ох!
– Тихо, тихо, это сон, всего лишь сон, – мягко говорил Хью, привлекая ее к себе. К его удивлению, она не сопротивлялась, а, напротив, вцепилась в его руку и уткнулась лицом в плечо.
– Ты его не видишь? – плакала Санча, вся дрожа.
– Успокойся, нет тут никакого чудовища, это был только дурной сон.
– Нет, – простонала она, покачав головой, – не сон. Это болезнь возвращается, как предупреждал врач. Я схожу с ума.
– Ну что ты, – Хью легонько встряхнул ее. – Из-за какого-то сна? Все люди видят сны.
Он почувствовал, как она отчаянно затрясла головой.
– Это ужасные, дьявольские кошмары! – страдальчески воскликнула Санча. – Я теперь никогда не смогу заснуть…
– Ляг со мной, – сказал Хью, погладив ее по голове, – я расскажу тебе сон, который видел в детстве, а бывает, вижу и сейчас и просыпаюсь от него. – Он отвел ее спутанные шелковистые волосы с испуганного лица и заговорил тихим голосом: – Мой дед был лесничим, и маленьким ребенком я жил с ним в его хижине. Он часто брал меня с собой, когда шел с помощником в лес на обход. Я любил бродить по лесу и искал всякие предлоги, чтобы ускользнуть из дому. – Улыбнувшись ей, он продолжал: – Дети такие хитрецы. Часто я наблюдал за птицами. Меня поражало, что они могут летать. Часами наблюдал я за ними, и потому мне часто снилось, что я тоже летаю. Я описывал круги над лесом и поднимался все выше и выше. А потом, к моему ужасу, этот чудесный дар вдруг пропадал, и я камнем падал вниз, падал, падал… Я никогда не ударялся о землю – успевал проснуться раньше, дрожащий, испуганный. Вот такой сон, что скажешь?
– Ты не стал после этого бояться высоты?
– Высоты? Нет, какой в этом смысл, ведь я так и не научился летать.
Слабая улыбка тронула губы Санчи. Она не поверила ему, по крайней мере, тому, что его дед был лесничим.
– Внуки простолюдинов не становятся дворянами. Если твой дедушка действительно был лесничим, как тогда ты смог стать рыцарем?
– Не просто рыцарем, а еще и графом, – с усмешкой напомнил он. – Все благодаря человеку, который был моим отцом. – Хью вспомнил тот день в Виндзоре, несколько недель назад, когда он и отец разговаривали как равные. В нем шевельнулось сожаление, что им не удалось узнать друг друга лучше. – А почему ты спрашиваешь об этом? Я недостаточно благородного происхождения для фрейлины королевы?
– Нет… то есть да! О! Я не имела в виду, что… И ты так добр ко мне. Но только…
– Понимаю, что ты хочешь сказать, – я не твой избранник. Ну, закрывай глаза. Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее.
Несколько дней Санча находилась под впечатлением своего сна. Вдобавок ко всему она случайно увидела Мартина и Алису, спускавшихся с верхнего этажа, который больше походил на необитаемый чердак. Взгляд, брошенный на их лица, не оставил у Санчи никаких сомнений в том, чем они там занимались. У нее было такое чувство, будто ее предали, и она не могла понять, как не заметила того, что происходило у нее на глазах.
Влюбленные, никого не замечая вокруг, прошли мимо, слишком поглощенные своим чувством. Санча ничего не сказала Алисе, но с этих пор уже не могла относиться к ней по-прежнему и еще сильней страдала от одиночества.
Бродя по огромному замку, Санча обнаружила кладовые, забитые мешками с гусиным пухом, шерстяными тканями и льняным полотном, сотканным старыми служанками. Целая комната была отведена для изготовления свечей; там громоздились запечатанные кувшины с салом, мотки фитиля и деревянные формы для отливки.
Санча прошлась по крохотному саду, помолилась у деревянной статуи Пречистой Девы, заглянула в конюшню, где ее лошадь хрустела сеном и овсом вместе с коровами и другими лошадьми.
Собираясь на прогулку, Санча надевала соломенную шляпу с широкими полями, какие носили простолюдинки, которую обнаружила в одной из кладовых. Иногда она уныло бродила по фруктовым садам, почти не разговаривая с Алисой, которая сопровождала ее. В другие дни осматривала поля, заглядывала в хозяйственные службы, где сбивали масло и делали сыр, а в пору сбора урожая давили яблоки для сидра и варили эль.
Но всякий раз ей приходилось возвращаться в замок, к враждебному отношению служанок, их грубым голосам и невозможному провинциальному выговору. Проходя мимо них, Санча спиной ощущала их косые взгляды, слышала позади себя их перешептывание. Даже дети сторонились ее, когда она пыталась заговорить с ними.
Обитатели Эвистоуна – эти суровые северяне – настороженно относились к чужакам. Но к тем, кого
